С. Гроув - Смертельный туман

И помчалась вверх по склону, туда, где неподвижно стояли солдаты. Они казались Софии рядами черных зубов, готовых растерзать всю долину…

После того как дали показания Соренсен и элодейцы, мистер Фентон подвел итог рассказам всех семи свидетелей, объяснив судьям, какие улики преступлений в них содержались.

Гордон Бродгёрдл, сказал он, являлся не кем иным, как Уилки Грэйвзом, известным работорговцем по прозвищу Уилки Могила. Перебравшись на Новый Запад, Грэйвз затеял политическую карьеру, для чего присвоил чужую личность и нанял вооруженную банду для нейтрализации всех, кто мог встать у него на пути. Скорее всего (хотя изобличающих улик на сей счет еще не было), он много месяцев вынашивал план по убийству премьер-министра Блая – и все с целью развязывания войны, которую и начал летом тысяча восемьсот девяносто второго года. А вот что можно считать неопровержимо доказанным, утверждал Фентон, так это факт насилия в отношении доктора Соренсена и троих Вещих, испытавших во имя этих планов жестокое и предосудительное обращение.

Судьи самым серьезным образом выслушали его речь.

– Можете садиться, мистер Фентон, – бесстрастно сказала главная судья.

Семеро свидетелей беспокойно заерзали, переключив внимание на представителя защиты.

– Мистер Эпплби, – сказала судья. – Прошу вас предъявить ваши свидетельства.

– Всенепременно, ваша честь, – вставая, сказал мистер Эпплби. – Я посоветовал премьер-министру говорить правду и прошу вас принять это во внимание прежде, чем предпринимать последующие шаги.

И он кивнул Бродгёрдлу.

Тот поднялся и, приняв уверенный вид, обыкновенно кутавший его, точно королевская мантия, даже не остался за столом – прошагал к помосту. Шадрак против собственной воли наблюдал за ним с восхищением. По виду Бродгёрдла невозможно было заподозрить, что этот человек стал мишенью убийственных обвинений, что ему предстояло вот-вот лишиться не только высокого поста, но и свободы. Он выглядел совершенно тем же самоуверенным политиком, что и всегда, и словно собирался произнести речь по случаю, заранее уверенный: слушатели будут аплодировать стоя.

– Ваша честь! Уважаемые члены парламента, – начал он с легкой улыбкой. – Я намерен последовать мудрому совету мистера Эпплби и поведать вам всю правду о моем прошлом, тем самым заполнив существенные пробелы, оставленные рассказами этих… э-э-э… весьма необычных свидетелей.

Он одарил их косым взглядом.

– Факты, этим семерым неизвестные, могли бы наполнить зал куда как побольше… Воистину, ваша честь, – он негромко рассмеялся, покачав головой, – того, что осталось им неизвестно, хватило бы на целую эпоху. Ибо, уважаемые господа судьи и члены парламента, вы совершенно правы – я не являюсь уроженцем Нового Запада. Не являюсь я и гражданином Пустошей. Я вообще не принадлежу к здешней эпохе.

Среди слушателей послышались возгласы нескрываемого удивления.

Шадрак нахмурился. Он-то ждал от Бродгёрдла искусно составленной речи, но подобного не предусмотрел. Краем глаза он заметил, что и Кассандра смотрела на Бродгёрдла с озабоченностью на лице.

– Я, – дождавшись, пока общее волнение достигнет апогея, произнес Бродгёрдл, – из Истинной эпохи.

Ропот парламентариев тут же изменился, став недоверчивым, даже насмешливым.

– Мой отец был преступником, – перекрыл шепотки голос Бродгёрдла. Тотчас настала тишина. – Он происходил из другой части нынешней Эпохи заблуждений – из Австралии. Как верно подметил присутствующий здесь Пип Энтвисл, он был отчаянным человеком, склонным к жестким и, скажем так, необычным поступкам. Таким поступком и стало бегство из его родной Австралии, где ему грозил тюремный срок за совершенное преступление. Он переехал в здешнее полушарие, высадился на западном побережье Пустошей и встретил мою мать. Моя мать умерла родами.

Он на секундочку прикрыл ладонью глаза. Шадрак тотчас почувствовал всю фальшь изображаемой скорби, но почувствовали ли судьи?

– Итак, мой отец, отягощенный преступным прошлым и ребенком без матери, двинулся в центральную часть Пустошей. Можете вообразить, что за жизнь у меня была, – негромко, с надрывом в голосе продолжал Бродгёрдл. – С таким-то отцом мне жилось очень непросто. Все только ухудшило одно открытие, которое я сделал лет в пятнадцать. Учтя все обстоятельства, вы понимаете, что отец привез из Австралии очень немногое. Тем не менее у него был при себе небольшой бумажник, где хранились все документы, в том числе удостоверение личности. Однажды, когда отец заболел, мне представился случай заглянуть в тот бумажник. И в нем я обнаружил удивительный предмет дрека – документ, где описывался я и даже назывался по имени! Если верить ему, я жил в Австралии, был взрослым человеком и важной персоной, пользовался властью и влиянием. Я сразу понял значение того факта, что мой отец сберег этот дрек. Его переезд из Австралии был актом не просто отчаяния, но и полнейшего эгоизма! Он отнял у меня будущее, которое мне по праву принадлежало!

В тот же день я покинул отца – и с тех пор ничего о нем не слыхал. Не буду подробно рассказывать о своей жизни в последующие годы, о том, как я безуспешно пытался вернуть судьбу, отнятую у меня отцом. А затем моя жизнь вновь сделала крутой поворот – благодаря Пипу Энтвислу. – Он бросил на Пипа взгляд, казалось, полный искреннего тепла. – Да, именно так. Ты не знал этого, Пип, но дрек, что ты мне продал, – газетный лист – заставил меня полностью сменить курс. Ибо там меня упоминали как великого политика и лидера великой войны, как человека, объединившего Западный континент!

– Но… – нарушая протокол, подал голос Пип. – Ни о каком Уилки Грэйвзе там не упоминалось!

– А Уилки Грэйвз не мое настоящее имя, – с лучезарной улыбкой сообщил Бродгёрдл. – Я сразу понял, что означала попавшая мне в руки газета! Уже два дрековых документа свидетельствовали о моем великом будущем! Стало ясно – я рожден для вершин, в какой бы эпохе мне ни довелось жить. В тот же год я присоединился к секте нигилизмийцев. Я понял: среди всех подверженных заблуждениям жителей нашего мира лишь они, и только они, намерены восстановить Истинную эпоху, нами утраченную. Под их водительством я стал постигать настоящую природу нашего мира. Я понял: есть конкретные люди и конкретные пути, способные проницать даже разделения, случившиеся девяносто три года назад. И одним из таких людей был я.