Урсула Ле Гуин - Легенды Западного побережья (сборник)

Урдайл – очень красивый край, богатый яблоневыми садами. Мы неторопливо поднимались от берега реки по обсаженной тополями дороге к тем синим холмам или горам, которые я увидел издали. Мы шли пешком, хотя иногда нас кто-нибудь немного подвозил на телеге или повозке; еду мы покупали на деревенских рынках, а порой женщины предлагали нам выпить молока, увидев на дороге усталых путников и пожалев насквозь пропыленного ребенка. Меня, разумеется, бранили за то, что я таскаю за собой по дорогам «маленького братишку», но «маленький братишка» тут же прижимался ко мне и начинал так гневно поглядывать на ругательницу, выказывая полнейшую верность «своему старшему брату», что женщина тут же таяла и предлагала нам поесть или переночевать на сеновале. В общем, через пять дней мы снова вернулись к реке, делавшей в этих местах большую излучину, и вскоре увидели впереди на высоком холмистом берегу город Месун.

Дома в этом городе были построены в основном из камня и сверкали на солнце черепичными и слюдяными крышами; каменными были и городские башни, и украшенные резьбой мосты, но городской стены я не увидел. Это показалось мне очень странным. И ворот там никаких тоже не было, и никаких сторожевых башен, и никакой стражи! Да и солдат на улицах мы нигде не встретили. Мы вошли в этот огромный город совершенно беспрепятственно, точно в деревню.

Дома, высокие, в три, а то и четыре этажа, громоздились вдоль узких улиц, где так и кишели люди, лошади и всевозможные повозки. Толпа, суматоха, шум – все это просто оглушило нас. Меле крепко держалась за мою руку, и я был очень этому рад. Мы миновали рыночную площадь возле реки, и по сравнению с ней центральная площадь Этры показалась мне маленьким деревенским рынком. Я решил, что сперва, пожалуй, лучше найти какую-нибудь скромную гостиницу, где можно будет оставить вещи, немного отчиститься и отмыться, а уж потом продолжить знакомство с этим городом, ибо вид у нас был совершенно непрезентабельный – грязные, вонючие, в измятой одежде. Проходя мимо рынка и высматривая вывеску какой-нибудь гостиницы, я заметил двух молодых людей, которые чуть враскачку спускались нам навстречу по крутой улочке; они были в длинных легких серо-коричневых плащах и бархатных шапочках, прикрывавших уши, – в точности как на картинке в книге, которую я брал в библиотеке у Эверры. Под картинкой, помнится, было написано: «Двое студентов из университета города Месуна». Студенты заметили, что я остановился и не свожу с них глаз; один из них слегка подмигнул мне, и я, набравшись смелости, шагнул к нему и спросил:

– Простите, вы не могли бы сказать нам, как пройти к университету?

– Прямо на этот холм, дружище, – ответил мне тот, что подмигивал. И с любопытством посмотрел на меня.

Я не знал, что еще у него спросить, потом сказал:

– А там, наверху, где-нибудь можно остановиться?

Он кивнул:

– Конечно. Но дешевле всего в «Перепелке».

Его спутник тут же возразил:

– Нет, в «Лающей собаке».

И первый пояснил:

– Все зависит от того, какие насекомые вам больше понравятся: блохи в «Перепелке» или клопы в «Собаке».

И они, смеясь, пошли дальше.

А мы стали подниматься на холм, и вскоре булыжная мостовая сменилась каменными ступенями, и я понял, что мы не просто поднимаемся, а огибаем некую высоченную каменную стену. Когда-то давно Месун тоже был городом-крепостью, и это, видимо, сохранилась стена его цитадели. Над стеной нависали какие-то дворцы из серебристо-голубого камня с островерхими крышами и узкими высокими окнами. Наконец каменная лестница привела нас на извилистую улочку с небольшими домами, и Меле прошептала:

– Вон они.

Они действительно стояли рядом, две гостиницы, и на вывесках у них были изображены перепелка и яростно лающий пес.

– Так что, блохи или клопы? – спросил я, и Меле тут же ответила:

– Блохи.

Так что мы остановились в «Перепелке».

Мы с наслаждением вымылись, переоделись и отдали грязную одежду в стирку; ее приняла у нас сама хозяйка гостиницы, особа с кислым выражением лица. Мы очень опасались блох, но их там, похоже, было значительно меньше, чем на тех сеновалах, где нам приходилось ночевать в пути. Обед оказался довольно скудным и не слишком вкусным, но Меле сказала, что наелась и хочет сразу лечь спать. Она очень неплохо перенесла наше путешествие, и все же под конец дня ее невеликие силенки совершенно иссякали. В последние два дня она даже иногда начинала капризничать и плакать, как и любой окончательно измученный дорогой ребенок. Я и сам чувствовал себя порядком вымотанным, однако нервное возбуждение не позволяло мне сразу лечь спать, и я спросил у Меле, не будет ли она бояться, если я ненадолго схожу в город. Она лежала, прижимая к груди фигурку богини Энну и укрывшись, помимо одеяла, еще и своим любимым плащом.

– Нет, – заверила она меня, – ничего я не буду бояться. Ты иди, Клюворыл.

Но мне она показалась какой-то печальной, неуверенной, и я сказал:

– Может, мне все-таки лучше не ходить?

– Иди, иди, – сурово возразила она. – Уходи же! А я буду спать! – Она закрыла глаза, нахмурилась и поджала губы.

– Ну хорошо. Я скоро вернусь – еще до того, как стемнеет.

Меле мне ответить не пожелала, только еще крепче зажмурилась. И я вышел из комнаты.

Как только я оказался на улице, то сразу увидел тех самых молодых людей, которые указали нам дорогу. Они слегка запыхались после крутого подъема. Тот, что тогда подмигнул мне, тоже заметил меня и спросил:

– Ну что, значит, выбрали блох?

У него была очень приятная улыбка, и он совершенно не скрывал, что мы с Меле его заинтересовали. Я воспринял эту вторую встречу как некий знак судьбы и спросил:

– Вы ведь студенты университета? – Он кивнул; его спутник с недовольным видом стоял рядом. – Я бы очень хотел узнать, могу ли и я стать студентом.

– Мне так и показалось.

– Не могли бы вы… вообще-то… как мне следует… и у кого мне лучше спросить?..

– А что, разве тебя никто сюда не посылал? Ну, твой учитель или ученый, у которого ты работал? Неужели нет?

– Нет, – ответил я, и сердце у меня упало.

Он задумчиво склонил голову набок; смешная бархатная шапочка сидела у него на голове как-то особенно лихо.

– Ладно, идем с нами в «Большую бочку», выпьем и поговорим, – сказал он. – Меня зовут Сампатер Йилле, а это Гола Медерра. Он изучает юридические науки, а я – филологию.

Я назвал свое имя и сказал:

– Я был рабом в Этре.

Я решил сразу во всем признаться – до того, как они со стыдом поймут, что предложили свою дружбу бывшему рабу.

– В Этре? Неужели ты и во время той знаменитой осады там жил? – сразу заинтересовался Сампатер, не обращая внимания на мое «ужасное» признание, а Гола сказал: