Роберт М. Вегнер - Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад

Она кивнула, как если бы его размышления ее удовлетворили.

– А где здесь ближайший водопой или река?

– Три мили отсюда, в сторону Валенера, течет Малава. Там купцы часто поят животных, но у нас тоже хороший колодец… – Он указал на сруб. – Вода чище, чем в реке.

Она улыбнулась, прищурясь. А потом, прежде чем он успел понять, что к чему, уже была в седле. Сидела в нем так свободно, будто там и родилась.

– Поэкономьте ее, – посоветовала. – И скажи корчмарю, что те, кто придут, охотно заплатят за чистую воду, если цена не будет слишком высока. Но наверняка не заночуют здесь.

Она развернула коня.

– И еще скажи ему, что в ближайшие дни можно будет не опасаться разбойников. Спасибо за информацию. – В воздухе блеснула серебряная монетка.

Он знал, что никому не расскажет об утренней гостье, потому что кабатчик использует это против него. Потому что отчего он не уговорил девушку на завтрак? Или хотя бы на кружку теплого пива? И вообще, что это значит, что они могут не опасаться разбойников?

Дерван все понял только после полудня, когда первые фургоны загремели по тракту окованными колесами.

Едва только Кайлеан вернулась на дорогу, она отпустила поводья и позволила коню перейти в галоп. Ей требовалось опорожнить мочевой пузырь, а этот богом забытый постоялый двор оказался единственным защищенным местом, какое они повстречали, покинув город. Правда, был еще и лес, но она бы предпочла помочиться посредине дороги, чем въезжать меж деревьев.

Пока она разговаривала с парнем, Дагена, Кошкодур и Йанне изрядно обогнали ее, но это оказалось как раз кстати. Торином владело дурное настроение не только из-за необходимости выезжать ни свет ни заря, но и оттого еще, что было ему холодно. У нее и самой задница примерзала к седлу, на юге весна давно уже укрыла все Великие степи новыми травами, а здесь они словно откатились во времени на целый месяц. На полях и лугах слева от нее даже побега не было видно, дыхание сгущалось облачком перед лицом, а с гор тянуло холодным, влажным воздухом.

Преодолев небольшую возвышенность, она узрела остальную группу где-то в четверти мили впереди. Ехали они рысью, стремя в стремя, кони чуть парили в холоде. Как видно, прошли галопом немалый кусок дороги. Дагена оглянулась через плечо и помахала ей. Кайлеан пустила коня в короткий карьер.

Она догнала их за несколько десятков ударов сердца. Торин неохотно сдержал бег, идя боком и грызя удила. Ему не хватало движения, погонь и битв; вместо этого они вот уже десяток дней ехали имперским трактом, скучным и ровным, как стол. Единственным развлечением были дорожные столпы с выписанным на них расстоянием. Дагена от скуки подсчитывала их и нынче дошла до ста пятидесяти. Сто пятьдесят миль за десять дней. В жизни бы не подумала, что такое возможно.

– Ну и как постоялый двор? – Кошкодур ухмыльнулся украдкой.

– Дыра, да еще и нищая.

– Какие-нибудь миленькие кабатчицы?

– Я внимания не обратила, но был вполне милый паренек. Можешь завернуть, если хочешь…

– Может, на обратной дороге. Если он хорошенько побреется…

Йанне усмехнулся, Дагена возвела глаза к небу. Это и был результат десятка дней в дороге – постоянно в головном дозоре, постоянно вчетвером. Через пару дней разумные темы для бесед у них закончились, а окрестности как-то не подбрасывали новых. Справа от них все время раскидывался хмурый лес и встающие над ним горы, слева – настолько же хмурое плоскогорье, представлявшее собою бо́льшую часть Лав-Онеэ, наиболее скверной и печальной провинции империи. Туманная, дождливая и влажная страна, о которой говорили, что праздник лета и праздник осени выпадают здесь на один день. С утра объявляли первый, а после полудня, когда солнце уходило, побыв тут несколько минут, – второй. На самом деле единственным богатством Лав-Онеэ являлись длиннорунные овцы и козы, из шерсти которых ткали плащи для имперской армии и сукно для всех, кто искал дешевого и солидного материала. Животные здесь были столь же многочисленны, сколь и непритязательны, обеспечивая некоторый быт местным обитателям. Они да, конечно же, имперский тракт, каковым всякий год текла река живности. Отец ее всегда повторял, что, если бы не торговля, провинция передохла бы с голоду.

Только вот теперь тракт будет заблокирован на десяток дней, как минимум, а может, и дольше. Имперские приказы нужно выполнять без малейшего сопротивления.

– Когда будет съезд в сторону гор? – спросил Йанне.

– Мили через три-четыре. За рекою.

Даг покивал:

– Река, точно. Кто-то хочет проехаться и проверить, что там с мостом? Как она вообще называется?

– Малава. Говорят, что там есть водопой, а потому должен быть пологий спуск к воде. И давайте не разделяться. Как доберемся до места – там и увидим, что и к чему. Если что пойдет не так, мы сумеем вернуться и предупредить остальных.

– Хорошо.

Снова тишина. Они и так проболтали больше времени, чем вчера за весь день. Ну что ж, вчера не было настолько необычных событий, как сиканье под стеною дешевого кабака и проверка состояния ближайшего моста. Хотя если его строили имперские инженеры, то наверняка он стоял крепко, словно скала. Но даже скала имеет пределы прочности, а этот мост вскоре ожидает серьезное испытание.

Кайлеан осмотрелась по сторонам. Дагена, Йанне, Кошкодур. И она. А еще Нияр, Лея и Файлен за ними. Семеро. На тот момент – все, что осталось от чаардана Ласкольника. И они не были уверены, что все еще можно их так называть. Ибо что за чаардан Ласкольника без Ласкольника?

– Меня зовут Генно Ласкольник, хотя, как некоторые, полагаю, знают, «Генно» – всего лишь прозвище. Мать моя дала мне имя прапрадеда, Вульгрефгерех. Я предпочитаю Генно. Как вы все знаете, в венах моих нет и капли меекханской крови, но, несмотря на это, я сделался генералом империи и, как говорят льстецы, создал первую истинную конную армию Меекхана. Это неправда – я не создал ее. Сделали это меекханские офицеры, я же лишь два года не позволял использовать ее в битве, пока не стал уверен, что она справится. Доныне некоторые вспоминают мне об этом со злостью, полагая, что я слишком долго выжидал и что из-за этих проволочек мы проиграли битву при Гренолите, где пало восемнадцать тысяч солдат. Но я знал тогда и знаю сейчас, что я поступил как нужно. Командиры пехотных подразделений, которые обескровливали свои отряды в схватках с се-кохландийцами, отсылали в столицу мольбы о кавалерии, о коннице, которая поддержала бы их на поле. Потому что правда такова: пехота может отбить всадников, может выстоять под любой их атакой, может даже заставить их бежать, но никогда не сумеет их разбить и вырезать. Потому что для вырезания конницы нужна собственная кавалерия. И потому первые два года войны мы учили кавалерийские полки, набирали наемников на южных равнинах и придавали их в поддержку пехотным отрядам. Ко всякому – по чуть-чуть. И потому всегда, как доходило до битвы, у кочевников было десять всадников на одного нашего. Потом появился я, а император дал мне свободу действий – и в следующие годы войны пехота почти постоянно сражалась в одиночестве.