Питер Бретт - Дневная битва

Нанджи – искусный, как дама’тинг, – сработал быстро. Туго перевязал стебель вместе с мошонкой, отрезал их, бросил на блюдо и вставил металлическую трубку для отвода мочи, после чего умело зашил рану. Закончив, он поднял блюдо:

– А с этим что делать, хозяин?

Аббан посмотрел на Сильвах.

– Собак сегодня еще не кормили, отец, – заметила та.

Аббан кивнул:

– Прихвати сестер и позаботься, чтобы собакам было что пожевать.

Девушка взяла блюдо и пошла к выходу; женщины бросили шесты и последовали за ней, они смеялись и дружески переговаривались.

– Я упрошу их сохранить тайну, друг мой, – сказал Аббан, – но ты же знаешь, каковы эти бабы. Поделишься с одной – глядь, а уже знают все. Очень скоро ни одна женщина на базаре не убоится Хасика, мужчину с женской щелью между ногами.

Он бросил воину на живот тяжелый кожаный мешок, чем вызвал болезненный стон.

– Отнеси это Дамаджах по пути во дворец.

Джардир спустился за Инэверой по витой лестнице, которая вела из личных покоев в подземный дворец. Ему ни разу не понадобилось там побывать, поскольку в ночи он не прятался вот уже четверть века, и он исполнился умеренного любопытства по мере схождения. Их путь освещался меточным светом, но Джардиру хватало коронного видения. Он обнаружил дозорных-евнухов, что таились во тьме, так же легко, как в солнечный день. Их ауры были чисты и выдавали предельную верность его жене. И это радовало. Ее безопасность – прежде всего.

Она провела его через извивистые туннели, недавно высеченные в скале, и мимо нескольких дверей, оставила позади даже стражей. Наконец они прибыли в каморку, где на подушках чаевничали мужчина и женщина.

Инэвера плотно прикрыла дверь, и пара быстро поднялась на ноги. Женщина выглядела как заурядная даль’тинг, закутанная в черное, за исключением глаз и кистей. Мужчина, одетый в бурое платье хаффита, тяжело оперся на трость, когда вставал. Его аура резко обрывалась на середине ноги.

«Калека», – отметил Джардир. Не было нужды спрашивать, кто это такие. Ауры рассказали ему все, но он предоставил Инэвере соблюсти церемонии.

– Достопочтенный муж, – сказала она, – позволь представить моего отца, Касаада асу Касаад ам’Дамадж ам’Каджи, и его дживах ка – мою мать Манвах.

Джардир отвесил низкий поклон:

– Мать, отец. Для меня честь наконец-то с вами познакомиться.

Чета поклонилась в ответ.

– Честь для нас, Избавитель, – ответила Манвах.

– Матери незачем закрывать лицо в обществе мужа и детей, – заметил Джардир.

Манвах кивнула, отбросила капюшон, сняла покрывало. Джардир улыбнулся – увидел в ее лице много знакомых, любимых черт.

– Теперь мне ясно, от кого досталась Дамаджах ее легендарная красота.

Манвах вежливо потупилась, но слова, хотя и искренние, не тронули ее. Аура оставалась колючей, сосредоточенной. Джардир уловил ее гордость за дочь и ответное уважение Инэверы, но в комнате царила неловкость. Она колыхалась в аурах жены и ее родителей. Клубок противоречивых чувств: гнев, страх, стыд, любовь, которые удваивались и учетверялись в себе, и в центре каждого – Касаад.

Он присмотрелся к тестю-хаффиту, проник в его ауру глубже. Тело мужчины покрывали шрамы, что изобличали воина, однако колено пострадало не от зубов и когтей алагай. Рана ровная – хирургическая.

– Ты был шарумом, – предположил он, – но потерял ногу не в бою. – Эти слова породили острую волну, предоставили новые сведения. – Ты лишился черного за преступление. Ногу отрезали в наказание.

– Откуда ты… – начала Инэвера.

Джардир перевел на нее взгляд и продолжил читать по волнам эмоций, которые связывала ее с отцом.

– Жена и дочь давно бы тебя простили, но не смеют. – Он снова посмотрел на Касаада. – Что же это за непростительное деяние?

В аурах Инэверы и Манвах отразился испуг, но Касааду было хуже: он побледнел в свете меток и по лицу заструился пот. Навалившись на трость, он опустился на колени со всем возможным достоинством, положил ладони на пол и уперся лбом в толстый ковер.

– Избавитель, я ударил мою дочь-дама’тинг и убил старшего сына за то, что он стал пуш’тингом, – признался он. – Я считал себя правым, защитником закона Каджи, хотя сам нарушал его пьянством и поведением, которое обесчестило мою семью гораздо больше, чем сын. Соли был храбрым шарумом и отправил в бездну множество алагай. А я был трусом, напивался в Лабиринте и прятался на нижних уровнях, где алагай появляются редко.

Он поднял мокрые от слез глаза и повернулся к Инэвере:

– Дочь имела право убить меня за мои преступления, но сочла большим наказанием сохранить мне жизнь позорную и без конечности, которой я ее ударил.

Джардир кивнул, посмотрел на Инэверу и ее мать. Лицо Манвах, как и мужнино, было залито слезами. Глаза Инэвера оставались сухими, но боль, что промелькнула в ауре, стала не менее красноречивой. Рана зияла слишком давно.

Он снова посмотрел на Касаада.

– Милость Эверама безгранична, Касаад, сын Касаада. Непростительных преступлений не бывает. Я вижу, в сердце ты осознал и оплакал свои действия, а потеря сына со временем покарала тебя суровее, чем утрата ноги и чести, вместе взятых. Ты больше не сворачивал с пути Эверама. Если желаешь, я верну тебе черные одежды, и ты сможешь умереть достойно.

Касаад печально взглянул на жену с дочерью и покачал головой:

– Я думал, Избавитель, что жить хаффитом позорно, да только, правду сказать, никогда раньше не был так счастлив и не видел пути Эверама столь ясно. Я увечен и не смогу послужить тебе в Шарак Ка, так что позволь уж мне умереть хаффитом, чтобы стать лучше в жизни следующей.

– Как пожелаешь, – кивнул Джардир. – Эверам заставляет души хаффитов ждать вне Небес, пока не наберутся мудрости для возвращения на Ала людьми уже лучшими. Я стану молиться за тебя, но, когда придет срок, не думаю, что Создатель протомит тебя долго.

Аура Касаада изменилась, бремя исчезло. Другой стала и паутина связей между тремя, но в ней так и не установилась гармония, положенная обласканной Эверамом семье.

Джардир обратился к Манвах, проник и в ее сердце:

– После преступления вы перестали жить мужем и женой, тебе невыносимы прикосновения убийцы твоего сына.

Невозмутимая, сосредоточенная аура Манвах похолодела от страха и благоговения. Она тоже опустилась на колени и приложилась лбом к полу.

– Это так, Избавитель.

– Даже жена хаффита обязана оставаться женой, – сказал Джардир. – А потому решай сейчас. Либо найди в своем сердце прощение, либо я расторгну ваш брак.

Манвах взглянула на мужа, и Джардир увидел, как ворошит она годы, вспоминает того мужчину, каким он был, и сравнивает его с нынешним. Неуверенно, медленно она протянула руку. Вздрогнула, когда коснулась кисти Касаада, который крепко сжал ее в ответ.