Питер Бретт - Дневная битва

Поэтому Инэвера слушала. Слушала и старалась не чувствовать себя вытесненной. Выжитой. Униженной.

Она размеренно дышала, восстанавливала хладнокровие. Скоро эта женщина вернется в свою варварскую деревню – и в добрый путь. Инэвера снова займет положенное ей место в постели Джардира, и все пойдет по-прежнему.

Наверное.

Страстные стоны и крики стихли, сменились нежным воркованием. Инэвера напрягла слух, стараясь разобрать невнятные слова. Это оказалось хуже, чем вопли и шлепки плоти о плоть. Инэвера много раз наблюдала за близостью мужа с другими женщинами и хорошо знала звуки, которые он издавал сам и извлекал из партнерш. Искушенная в постельных плясках и уверенная в себе, Инэвера не боялась любовных приемов Лиши. Ее угнетала тишина, когда сплетенные в объятиях Джардир и Лиша лежали спокойно.

– Выходи за меня замуж, – произнес Джардир.

– Сколько раз я должна отказать, чтобы ты перестал просить? – отпиралась Лиша, прикидываясь, будто не понимает, сколь великая ей оказана честь.

– Если ты откажешь десять тысяч раз, – продолжил Джардир, – я спрошу еще десять тысяч. Давай же, еще не поздно! Я шар’дама ка и могу поженить нас мановением руки. Стань моей женой сейчас, тайно. Твоя мать и Аббан выступят свидетелями и подпишут бумаги. Об этом никто не узнает, пока мы не решим открыться, но мы будем знать.

Аббан.

Инэвера скривила губы. Он замешан в происходящее и ведет собственную игру за власть и внимание Джардира. С ним тоже придется разобраться.

– Попроси десять тысяч раз или двадцать – и я скажу «нет», – отрезала Лиша. – У тебя достаточно жен.

– Я откажу им в постели, – посулил Джардир, и Инэвера вспыхнула. – Всем, кроме Инэверы, – поправился он.

Инэвера восстановила дыхание, все еще потрясенная его глупостью. Шарумы не торгуются, а Джардир – шарум до мозга костей!

– Значит, мне придется делить тебя с одной женщиной, а не с четырнадцатью?

– Ты уже делишь, – проурчал Джардир, и Инэвера закусила губу при звуке возобновившихся поцелуев.

– Мы одни, Ахман, – заворковала Лиша, и Джардир судорожно вздохнул от наслаждения. – В ближайшие несколько часов я не поделюсь тобою ни с кем.

– Дамаджах! – воскликнула Мелан. – Твои руки!

Инэвера опустила взгляд и увидела кровь, сочившуюся из сжатых кулаков. Длинные накрашенные ногти были остры и глубоко впились в ладони. Она, омертвевшая, ничего не заметила. Даже сейчас ее руки показались чужими, Мелан и Асави бережно вытерли и перевязали раны.

Как же до этого дошло? Как она упустила Ахмана настолько, что он выставил ее на позорище? Она видела, как он набрался знаний и сил, не дал шарумам выбить из себя потенциал и не погиб в пустыне. Она преподнесла ему объединенную Красию и наделила его орудиями, чтобы гнать алагай до самой бездны Най. Она подарила ему четверых сыновей и трех дочерей; подобрала дживах сен, чтобы его ложе не остывало, а детей стало больше.

– Наверно, мне следовало выбрать северных шлюх и утолить его похотливое вожделение к белой коже, – пробормотала она.

– Мужчины – предсказуемые создания, – проговорила Мелан.

– Стоит им кого-нибудь одолеть, так перво-наперво сношают их, как кобели, – поддакнула Асави. – А к белой коже пристрастилось много шарумов.

Мелан и Асави все эти годы оставались любовницами, жили вместе и всегда стояли друг за дружку горой. В мужчинах видели только осеменителей и давно выбирали отцов для своих будущих дочерей при помощи костей – управлялись за одну ночь и впредь уже никогда с ними не виделись.

Но, несмотря на предвзятость, они высказались довольно толково, а Инэвере следовало предусмотреть такое развитие событий. Коль скоро этого не случилось, язычница-шлюха околдовала ее мужа в тех самых благоухающих покоях, где он так часто возлежал с Инэверой.

Внимая нашептываниям Лиши, Ахман уже изменялся и пересматривал вековые традиции и культуру. Некоторые его указы были вполне безобидны, однако другие таили в себе угрозу, чреватые отчуждением от собственного народа во имя северных чувствительных обычаев: он забывал, что северяне предназначены ему в подданные, а не в союзники.

Им некогда церемониться с чинами. Грядет Шарак Ка. Война уже началась.

Инэвера не терпела шарумов, которых приводил в дом отец. Они с матерью стряпали и прислуживали, отец же покрикивал да отвешивал им шлепки, бахвалясь перед приятелями, по мере того как все напивались и впадали в буйство за игрой в глиняные кости – шарак. Еще до того, как Соли оделся в черное, Касаад запретил ему всякий труд. «Ты воин, сынок, а не хаффит или баба!»

Пока Инэвера была младше, мужчины не обращали на нее внимания и пялились на Манвах, но с приближением зрелости хищные взгляды обратились и к ней. Один шарум, отвратительный тип по имени Кемаль, даже попытался ее полапать.

Но Соли, хоть и не мог ни стряпать, ни подносить, всегда был рядом, готовый ее защитить. Кемаль только протянул руку, а брат уже врезал ему между ног коленом и сломал нос.

Касаад покатился со смеху, потешался над Кемалем и поздравлял сына, но даже не взглянул на Инэверу убедиться, цела ли она. Хуже того – он не перестал приглашать Кемаля в дом и ничем не препятствовал его вожделению. Инэвера знала, что шарум только и ждет, когда Соли отвлечется.

Необходимость обслуживать отца и полдюжины пьяных шарумов приводила Инэверу в ужас, но ей тогда и вполовину не было страшно так, как при подаче чая для дама’тинг в Праздник Растущей Луны.

На толстом ковре трапезной выложили полукруг из бархатных подушек. Кеневах села первой в центре, и Мелан немедленно подала ей чашку с дымящимся чаем. Девушка сама напоминала дымок: возникала, чтобы наполнить ее вновь, и опять исчезала.

– Кева, сядь справа, – распорядилась Кеневах и махнула в сторону подушки. – Фавах – слева.

Кева уселась куда велено, как и Фавах – почтенная невеста, которая выглядела старше самой Кеневах. Обслужить их выступили Асави с еще одной най’дама’тинг.

Кеневах подняла чашку, и все три женщины отпили. Затем Кеневах пригласила сесть еще двух невест, снова справа и слева. Им подали горячий чай, и выпили пятеро.

Чай для следующей пары, налитый из той же посуды, уже не был горяч. Для той, что уселась позже, – оказался чуть теплым. К тому времени, когда села последняя невеста, он совершенно остыл.

Еду подали в том же порядке, и Кеневах, как самая почтенная, получила лучшие куски мяса, хотя и остальные отобедали сытнее, чем могла вообразить Инэвера. От голода и ароматов у нее закружилась голова.