Питер Бретт - Дневная битва

Наоборот, казалось, она готова его расцеловать.

Рожер повернулся к следующей юной женщине, ее открытое лицо означало, что она ровесница остальных.

– Моя кузина Шанвах, – представила ее Аманвах. – Перворожденная дочь кай’шарума Шанджата, начальника Копий Избавителя, и средней сестры моего отца, святой Хошвах.

– Прими и мое благословение, сын Джессума. – Плавный поклон Шанвах оказался так глубок, что она чуть не тронула носом землю.

Рожер знал искусных танцоров, которые отдали бы все за такие силу и гибкость.

– Детьми Энкидо обучал нашу четверку во дворце дама’тинг, – продолжила Аманвах и кивнула на Сиквах. – Они пришли проститься в последний момент, так как мы не скоро увидимся вновь.

Энкидо низко поклонился Рожеру, когда Аманвах указала на него.

– Рожер асу Джессум ам’Тракт ам’Бридж, – представился Рожер на красийский манер и протянул руку.

Воин озадаченно взглянул на нее, но через секунду пожал. Его пальцы напоминали стальные прутья.

– Муж мой, Энкидо, – евнух, – пояснила Аманвах. – У него нет копья, и ему позволительно охранять нас в твое отсутствие. Нет и языка, чтобы разгласить наши тайны.

– Ты разрешил им срубить свой ствол?! – изумленно выпалил Гаред.

Все обернулись к нему, и он покраснел. Энкидо молчал.

– Энкидо не знает твоего варварского наречия и не понял хамства, – пояснила Аманвах.

Гаред зарделся еще гуще, сунул топор в заплечные ремни и поклонился, пятясь.

– Извиняйте. Я… – Он повернулся и поспешил к своей лошади.

Рожер отвесил очередной поклон, чтобы вернуть внимание.

– Для меня честь, что так много кровных родственников Избавителя пришло повидать нас. Прошу вас не ограничиваться в прощании. Побудьте друг с другом, сколько вам нужно.

Женщины приступили к слезным объятиям, и он двинулся прочь, кивнув обоим лесорубам:

– Спасибо.

– Делаем свое дело, – отозвался Гаред. – Меченый велел тебя беречь – этим-то и займемся.

– Хорошо, что мы уезжаем, – заметила Уонда. – Чем скорее, тем лучше.

– Честное слово, – согласился Рожер.

– Что у вас произошло? – приступил к Аманвах Рожер, как только они оказались наедине в карете.

– Семейные… – начала Аманвах.

– Вот, значит, как мы начинаем брачную жизнь, моя дживах ка? – перебил ее Рожер. – С уверток и полуправды?

Аманвах удивленно взглянула на него, но быстро потупилась:

– Конечно, муж, ты прав. – Она чуть поежилась. – Ты и твои спутники не единственные, кому не терпится покинуть Дар Эверама.

– На что рассердился твой брат?

– Асом считает, что я должна была отказать матери, когда она велела мне выйти за тебя замуж. Он поспорил с ней, и это кончилось… нехорошо.

– Он не хочет, чтобы твой дом породнился с землепашцем?

– Вовсе нет, – покачала головой Аманвах. – Он видит твою силу и не слепой, чтобы не понимать ее пользы. Но у отца есть много других дочерей-дама’тинг, а меня Асом прочил в дар Асукаджи, хотя брат не имеет права отдавать сестру, пока жив отец.

– Почему тебя?

– Потому что Асукаджи – возлюбленный Асома и не заслуживает меньшего, чем его старшая родная сестра, – прошипела Аманвах. – Он не может родить ему детей сам и старается подложить нечто близкое, как сделал и Асукаджи, когда уговорил дядю Ашана предложить моему брату Ашию. Меня спасли только белые одежды. – Она взглянула на него. – Белые одежды и ты.

Рожера замутило.

– На моей родине… не подобает выходить за близкого родственника, если только ты не живешь в глухомани, где выбора нет.

Аманвах кивнула:

– В моем народе это тоже не одобряется, но Асом – сын шар’дама ка и Дамаджах. Он делает, что хочет. Ашию уже заставили родить ему сына, с которым он и Асукаджи обращаются как с собственным.

Роджер содрогнулся и облегченно вздохнул, когда карета качнулась на подвеске – знак того, что они наконец тронулись в путь.

– Не думай больше об этом, муж, – попросила Аманвах и взяла его за правую руку, а Сиквах придвинулась слева. – У нас нынче свадьба.

Аббан судорожно вдохнул, обливаясь потом на шелковых простынях господской постели во Дворце зеркал. Той самой, на которой Ахман впервые овладел Лишей, – на кровати, что выдернули из-под Дамаджи Ичах по совету Аббана. Ему было приятно наслаждаться на ней и марать шелк, пока вождь племени Ханджин приклонял голову где-то в более скромном месте. Шамавах уже встала и надевала черные одежды.

– Поднимайся, толстяк! Тебя выдоили, а времени в обрез.

– Воды, – простонал Аббан и сел.

Шамавах пошла за серебряным кувшином, что охлаждался на столе. Она наполнила чашку, и водные бусины стекли по металлу, как капли пота по его коже.

– Когда-нибудь твое сердце не выдержит и все богатство достанется мне, – поддразнила она Аббана и утолила сперва свою жажду, а после уж налила ему.

Другую жену Аббан лично избил бы палкой за такое неуважение, но Шамавах он лишь улыбнулся. Его дживах ка никогда не выделялась красотой, а время ее плодоносности давно миновало, но только с нею он ложился по любви.

– Ты уже им распоряжаешься. – Аббан взял чашку и осушил ее, тогда как жена принялась его одевать.

– Наверно, поэтому ты меня и отсылаешь, – заметила Шамавах.

Аббан положил ей на щеку свободную руку Он знал, что она подтрунивает, но вынести это все же не смог и подмигнул ей.

– Я проклинаю каждую минуту нашей разлуки, и не только потому, что мне придется вдвое больше трудиться.

– Втрое. – Шамавах поцеловала его руку.

Аббан кивнул:

– Но именно поэтому я не доверю никому другому вести дела с племенем Лощины. Мы должны обезопасить наши сделки и переиграть землепашцев, даже если сначала уйдем в минус.

– Най заберет меня сначала, – пообещала Шамавах. – Нам не понадобилось много времени, чтобы купить их доверие – они продали его задешево. Им не хватает выдержки подолгу скрывать свою слабость.

Это верно. В его первое посещение Лощины Избавителя северяне затихали, стоило Аббану приблизиться, и не верили никому, чья кожа чуть смуглее, чем у местного люда. Но Аббан всегда приезжал с дарами. Никакого золота и драгоценных камней – этим он оскорбил бы местных. Но шелковая подушка на козлы, когда поясницу ломит от долгой езды? Льстивое слово, когда оно к месту? Экзотические специи, придающие аромат их стряпне? Пара слов о быте и нравах своего народа?

Северяне воспринимали дары легко, поздравляли друг друга, как только выучивали по-красийски «пожалуйста» и «спасибо», словно свершали великий подвиг.