Стивен Кинг - Дьюма-Ки

– Уайрман, это так странно.

– Неужели? Подумай о собственной ситуации.

Я подумал. Я пытался задушить свою жену, а потом забыл об этом. Я спал с куклой на другой половине кровати… Нет, лучше оставить свое мнение при себе.

– Доктор Принсайп хочет положить меня в больницу, потому что я – интересный случай.

– Ты этого не знаешь.

– Но я знаю! – По голосу чувствовалось, что Уайрман едва сдерживается. – После того выстрела я имел дело как минимум с четырьмя Принсайпами. До ужаса одинаковыми: все умные, но отстраненные, напрочь лишенные сочувствия и, по существу, лишь на самую малость отличающиеся от социопатов в детективных романах Джона Д. Макдональда. В борьбе с опухолью они могут попытаться использовать радиацию. На свинцовую пулю она не подействует. Принсайп это знает, но ему интересно. И он не видит ничего плохого в том, чтобы дать мне ложную надежду, уложив на больничную койку, где можно спросить, больно ли мне, когда он делает… это . А позднее, когда я умру, он, вероятно, напишет обо мне статью. И сможет поехать в Канкун и пить на пляже вино, разбавленное водой и фруктовым соком.

– Это жестоко.

– Нет – по меркам тех, у кого глаза Принсайпа… вот они-то как раз и жестоки. Я взглянул в них один раз, и мне сразу захотелось бежать куда подальше, пока еще не отняли такую возможность. Что я, собственно, и сделал.

Я покачал головой и задал главный вопрос:

– Так какие у тебя перспективы?

– Почему бы тебе не уехать отсюда? Это место начинает действовать мне на нервы. Я только что осознал, что именно здесь тот выродок похитил маленькую девочку.

– Я мог бы сказать тебе об этом, когда мы свернули сюда.

– Может, и хорошо, что не сказал. – Он зевнул. – Боже, как я устал.

– Это стресс. – Я посмотрел по сторонам и вырулил на Тамайами-Трайл, все еще не веря, что сижу за рулем. Однако само действо мне уже начало нравиться.

– Прогноз далеко не радужный. Я принял достаточно доксепина и зонеграна, чтобы убить лошадь. Это противосудорожные препараты, и они неплохо помогали, но я понял, что у меня проблемы в тот вечер, когда мы обедали в «Зории». Я пытался это отрицать, но ты знаешь этот хрестоматийный пример: отрицание утопило фараона, и Моисей привел сынов Израилевых к свободе.

– Гм… я думал, там речь шла о Красном море. Есть другие препараты, которые ты можешь принимать? Более сильные?

– Принсайп, разумеется, помахал передо мной рецептами, но он хотел предложить невронтин, а к нему я даже не прикоснусь.

– Из-за своей работы.

– Именно.

– Уайрман, мисс Элизабет от тебя не будет никакого проку, если ты станешь слепым, как летучая мышь.

Он не отвечал минуту-другую. Дорога, теперь совершенно пустынная, раскручивалась под светом фар.

– Слепота вскоре станет самой мелкой из моих проблем, – наконец нарушил он тишину.

Я рискнул бросить на него короткий взгляд.

– Ты хочешь сказать, эта пуля может тебя убить?

– Да. – В голосе не слышалось драматизма, отчего звучал он крайне убедительно. – И вот что, Эдгар.

– Что?

– Прежде чем убьет и пока у меня все еще есть один зрячий глаз, я бы хотел взглянуть на твои новые картины. Мисс Истлейк тоже хочет увидеть хотя бы несколько. Она просила тебе это передать. Ты можешь привезти их в «Эль Паласио» на автомобиле. Водишь ты его прекрасно.

Мы приближались к съезду на Дьюма-Ки. Я включил поворотник.

– Я скажу тебе, что иногда думаю, – продолжил Уайрман после короткой паузы. – Я думаю, что этот отрезок невероятного везения на моем жизненном пути когда-то должен закончиться, и после него все пойдет иначе. Нет абсолютно никаких статистических оснований, чтобы так думать, но это какая-никакая опора. Ты понимаешь?

– Да, – кивнул я. – Уайрман?

– По-прежнему на связи, мучачо.

– Ты любишь Дьюму, но при этом думаешь, что с Дьюмой что-то не так. Что не так с этим островом?

– Я не знаю, что именно, но ведь что-то есть. Или ты не согласен?

– Разумеется, согласен. Ты знаешь, что согласен. В тот день, когда мы с Илзе попытались проехать по дороге в глубь острова, нам стало дурно. Илзе скрутило сильнее, чем меня.

– Она – не единственная, кому досталось, если верить историям, которые я слышал.

– А есть истории?

– Да. На берегу все нормально, но вот в глубине острова… – Уайрман покачал головой. – Я думаю, здесь что-то странное с грунтовыми водами. По той же причине и растительность здесь прет из земли, как бешеная, хотя при таком климате без полива не должна расти даже трава на лужайке. Я не знаю, в чем дело. Но лучше туда не соваться. И особенно молодым женщинам, которые хотели бы иметь детей. Детей без врожденных дефектов.

Вот эта мысль даже не приходила мне в голову. Остаток пути я проехал молча.

Из воспоминаний, относящихся к той зиме, лишь некоторые запечатлелись особенно ярко, и среди них – возвращение в «Эль Паласио» тем февральским вечером. Нас встретили приоткрытые ворота. Между створками в инвалидном кресле сидела Элизабет Истлейк, как и в тот день, когда мы с Илзе отправились в неудачную исследовательскую экспедицию на юг. Обошлось без гарпунного пистолета, но она вновь надела спортивный костюм (правда, на этот раз набросила сверху что-то вроде старого пиджачка от школьной формы), и ее большие кеды (в ярком свете фар «малибу» они из синих стали черными) стояли на хромированных подставках для ног. Рядом с креслом расположились ходунки Элизабет, а позади них – Джек Кантори с фонарем в руке.

Увидев приближающийся автомобиль, Элизабет начала подниматься. Джек шагнул вперед, чтобы ее остановить, но когда понял, что настроена она серьезно, положил фонарь на землю и помог встать с кресла. К тому времени я уже остановился у ворот, а Уайрман открывал дверцу. Освещенные фарами «малибу», Джек и Элизабет напоминали актеров на сцене.

– Нет, мисс Истлейк! – крикнул Уайрман. – Не пытайтесь встать! Я отвезу вас домой!

Она словно и не услышала. Джек подвел ее к ходункам (или Элизабет подвела его), и она схватилась за ручки. Затем двинулась к автомобилю. К тому времени уже я пытался вылезти с водительского сиденья, как обычно, борясь с травмированным правым бедром, которое вылезать не хотело. Я стоял у капота, когда Элизабет отпустила ходунки и протянула руки к Уайрману. Дряблые мышцы повыше локтей обвисли, кожа в свете фар стала белой как мука, но широко расставленные ноги прочно упирались в землю. Насыщенный ночными ароматами ветер отбросил волосы назад, и я не удивился, увидев на правой стороне головы шрам (очень давний), практически такой же, как и у меня.

Уайрман вышел из-за открытой дверцы со стороны пассажирского сиденья, замер на секунду-другую. Думаю, он решал, искать ли ему утешения или утешать самому. Потом он направился к ней, вразвалочку, медвежьей походкой, наклонив голову, его длинные волосы закрывали уши и колыхались у щек. Элизабет протянула руки, прижала его к своей внушительной груди. На мгновение покачнулась, и я уже испугался, что ее не удержат даже широко расставленные ноги, но тут же выпрямилась, и искривленными артритом руками принялась поглаживать спину Уайрмана, которая поднималась и опускалась.