Джонатан Кэрролл - Замужем за облаком. Полное собрание рассказов

А когда несколько секунд спустя он приземлился на карниз, хлопая крыльями и беспрестанно воркуя, он уже был сизым голубем с пустыми золотистыми глазами и мозгом величиной с семечко. С важным видом он прошелся туда-сюда, встряхивая крыльями, а потом заметил какие-то крошки на дальнем конце карниза и устремился туда, чтобы попробовать их на вкус.

По другую сторону окна женщина пила горячий чай, сидя в одиночестве за кухонным столом. На этот вечер у нее было назначено свидание, и она ломала голову над выбором платья. Заметив на карнизе птицу, она мельком подумала: каково это – жить на улице сырой декабрьской ночью? Одну-две секунды, не более, голубь и женщина смотрели друг на друга. Золотистый глаз птицы был пуст и загадочен, как сама смерть. Глаза женщины были полны самых разных чувств и загадочны, как сама жизнь. Затем птица нагнула голову и застучала клювом по карнизу в поисках пищи, как слепец выстукивает палочкой дорогу к своему дому.

– Он не филе миньон, он даже не бифштекс. Разве что ростбиф. В лучшем случае – лондонское жаркое.

Вот так это началось для Эдмондса. Это были первые слова, услышанные им в то утро после того, как он опустился на сиденье, посмотрел за окно и подумал: какого черта я здесь делаю? Впрочем, ответ на этот вопрос он уже знал: ему оставалось либо сесть в этот автобус, либо вернуться домой и покончить счеты с жизнью. Выбор был жесток и прост.

Большой желто-белый автобус стоял в парковочном кармане; двигатель работал, выплевывая серые клубы газов. Водитель прислонился к борту рядом с открытой дверцей, покуривая сигарету и безразлично глядя на группу пожилых людей, собравшихся на тротуаре в ожидании посадки.

Чуть раньше, идя по улице в их сторону, Эдмондс впервые с начала дня улыбнулся, заметив, как расфрантилась эта престарелая публика. Высокие зафиксированные прически дам, похожие на вазы из непрозрачного стекла, определенно указывали на недавний визит к парикмахеру. Большинство мужчин были в новеньких блестящих ботинках без морщин в местах сгиба, в темных костюмах либо идеально отутюженных спортивных пиджаках; и все они без исключения носили галстуки, хотя было всего шесть утра, а времена их офисных бдений остались далеко позади.

Кто-то из соседей по дому говорил Эдмондсу, что с этого места раз в месяц отправляются однодневные автобусные экскурсии, организованные то ли городскими властями, то ли местным клубом пожилых людей. Автобусы возят пенсионеров в соседние городки для осмотра музеев или исторических мест. Иногда они ездят в близлежащий национальный парк, где старики совершают пешую прогулку, обедают на свежем воздухе и по возвращении высаживаются на том же месте с легким загаром на щеках, подгибающимися от усталости ногами и приятным сознанием полезности проведенного дня, подтверждаемой множеством фотоснимков.

На подходе к ним Эдмондса захлестнули густые волны конфликтующих парфюмерных запахов. Он представил себе, как каждая из дам щедро опрыскивает себя любимыми духами перед выходом из дому этим утром. Возможно, то были одинокие женщины, задумавшие таким образом привлечь внимание холостяков, участвующих в поездке. Хотя могли перестараться и замужние особы. Во всяком случае, надушились они так основательно, что Эдмондс буквально уткнулся в незримую стену запахов за несколько шагов до них. Интересно, много ли здесь одиночек? И если да, то кого больше – мужчин или женщин? Неужели кто-то в шестьдесят пять, семьдесят, семьдесят пять лет все еще надеется найти спутника жизни? Или им нужен только приятный партнер на один день?

Вид этих франтоватых старых калош, с их широкими галстуками и свинцово-тяжелым ароматом духов, в сочетании с мыслью об увеселительных поездках и однодневных романтических отношениях в возрасте семидесяти пяти лет, вызвал у Эдмондса приступ дикого отчаяния и тоски по любимой жене. Желание вернуться домой и разом положить всему конец овладело им почти с неодолимой силой. Покончить с этими страданиями и просто уснуть навек. Один его друг, полицейский, рассказывал, что, если действовать грамотно, повешение – это лучший и наименее болезненный способ самоубийства. Однажды в чрезмерном подпитии он даже продемонстрировал, как нужно это делать, не заметив, что Уильям Эдмондс наблюдает за его манипуляциями с каким-то уж очень заинтересованным видом.

Эдмондс знал точно, что в свои семьдесят пять он будет одинок – разумеется, если доживет до этого возраста. Всегда есть вероятность подхватить какую-нибудь ужасную болезнь, вроде той, что сожрала изнутри и свела в могилу его бедную супругу.

Проходя с такими мыслями мимо двери автобуса, он вдруг сделал резкий поворот налево и поднялся в салон. Водитель видел этот неожиданный маневр, но ничего не сказал. Почему Эдмондс так поступил? Он и сам не мог сказать. Возможно, сработал инстинкт самосохранения, а может, то была просто причуда, – мол, а почему бы нет? Или у него случилось внезапное помутнение рассудка. Кто знает?

В то утро он оказался первым пассажиром, вошедшим в автобус. Проследовав по узкому проходу, он выбрал одно из кресел, плюхнулся в него и повернул голову к окну. Холодный застоявшийся воздух в салоне пропитался сигаретным дымом и еще чем-то терпким, химическим – может, средством для чистки? Или то пахло синтетическое покрытие сидений?

Вслед за ним в переднюю дверь потянулись и остальные пассажиры. Кто-то искоса поглядывал на него, двигаясь по проходу, другие были слишком заняты процессом медленного и осторожного опускания в кресла. Иные при этом покряхтывали и выпускали газы; их руки мелко дрожали, когда они цеплялись за спинки и подлокотники, поворачиваясь и переводя свои негнущиеся тела в сидячее положение.

Эдмондс и сам уже достиг возраста, когда тебе все труднее садиться и вылезать из кресел, автомобилей, ванн и других мест, требующих сгибания тела под непривычным углом. При этом он порой бессознательно издавал стон – от облегчения или от усталости. В последнее время признаки старения и износа организма проявлялись все чаще и очевиднее.

– Он не филе миньон, он даже не бифштекс. Разве что ростбиф. В лучшем случае – лондонское жаркое.

По проходу шла тучная женщина, сопровождаемая мужчиной, который громко говорил у нее за спиной. Добравшись до двух пустых сидений непосредственно перед Эдмондсом, женщина взглянула на него, боком втиснулась между рядов и села у окна. Ее муж занял сиденье рядом. По тому, как слаженно они двигались, можно было понять, что оба давно привыкли к такому распределению мест.

– Не знаю, почему ты о нем такого высокого мнения.

– Ш-ш-ш, не так громко. Тебя слышит весь автобус.