Джонатан Кэрролл - Замужем за облаком. Полное собрание рассказов

– С другом.

Он улыбнулся:

– Ты слышал анекдот про Джека Николсона? Подходит к нему на вечеринке красивая женщина и говорит: «Привет Джек! Хочешь со мной потанцевать?» А Джек осмотрел ее с ног до головы и говорит: «Не тот глагол, милашка. Ты выбрала не тот глагол!»

Вилли рассказал это во весь голос, а когда закончил, кто-то у меня за спиной громко и одобрительно рассмеялся. Оглянувшись, я увидел толстяка; он отложил газету, на лице широкая улыбка. Может быть, он не был толстяком – просто крупный, большой мужчина. Штангист или играет в американский футбол? Взглянув на меня, он помахал рукой и жестом пригласил присесть рядом. Вилли похлопал меня по спине и ушел.

Майкл привстал и протянул огромную руку.

– Ты такой большой. По телефону казалось, ты среднего роста.

– Если говорить о голосах, скажи: «Здравствуйте. Инопланетяне высадились».

Я удивился:

– Ты слушаешь мою передачу?

– Иногда. На мой вкус, она немного с перебором, но мне нравится, как ты ее ведешь – ты обращаешься с этой публикой так, будто они нормальные люди, а не редкостные тропические рыбы.

Я сел.

– Некоторые из них действительно тропические рыбы. Просто отрастили ноги, чтобы прийти на передачу.

– Когда я вошел, я не мог угадать, который из посетителей ты.

Он поднял руки вверх:

– Всегда забываю сказать, чтобы высматривали здоровенного парня. Меня нетрудно опознать, если я предупрежу об этом… Но признаюсь тебе – я забываю о своем росте. В детстве у нас был золотистый ретривер, весивший, наверное, фунтов восемьдесят. Чертовски большая псина. Но сама она была убеждена, что миниатюрна и изящна, как француженка. Она втискивалась в самое крохотное креслице в доме и скрючивалась там, делая вид, будто кресло ей вполне впору, хотя было ясно, что ей бы лучше растянуться на кушетке. Вот и я такой же. Я покупаю туфли, которые мне жмут, и не верю, когда мне говорят, что у меня пятьдесят шестой размер… В душе я Эдит Пиаф.

Принесли пломбир, и я рассказал Майклу, как работаю над передачей, описал несколько наиболее колоритных персонажей. Он не мог спокойно сидеть на месте, но, несмотря на поигрывание ложкой и передвигание стакана по столу туда-сюда, не вызывало сомнений, что все его внимание направлено на тебя.

Когда пришел его черед рассказать о себе, его суетливость пропала и все в нем как бы замедлилось до темпа беседы у камина. Ему было что рассказать, и он знал, что вам это понравится и захочется еще, надо только подстроиться к его темпу и не выражать нетерпения. Сначала мне показалось это грубой манерностью – он создавал ощущение, будто ждет не дождется, пока ты закончишь, чтобы он мог рассказать свое. Но, побыв с ним некоторое время, я понял, что Майкл нетерпелив во всем, кроме разговора. У него не было никакого другого хобби. Его рыбалкой, коллекционированием марок, роскошными пирами с друзьями в дорогих ресторанах были разговоры. Только они давали ему возможность расслабиться.

Он держал в центре преуспевающий магазин товаров для мужчин – «Кабинет доктора Калигари» – и проводил бо́льшую часть своего времени за работой. Ездил Майкл в малолитражке, жил в хорошо обставленном небольшом домике в Ларчмонте и, казалось, все свободное время проводил за чтением.

Вечер мы закончили партией в гольф в Западном Голливуде. Я не гонял мячики по лужайке со школьных лет, но люблю боулинг и роликовые коньки, и было захватывающе снова погрузиться в это и оглядываться на Майкла через плечо, словно он пассажир на заднем сиденье моего автомобиля.

После первых взмахов клюшкой Билла снял пиджак. Он был еще больше, чем показался мне вначале.

– Ты играешь в футбол?

Он покачал головой:

– Меня всегда об этом спрашивают, но я не играю. Я никогда не был хорошим спортсменом, но люблю такие штуки. В детстве я был просто жирным. Знаешь, из тех, кто носит в мешке с завтраком три шоколадки, а после школы приходит домой и съедает большой кусок шоколадного торта. Боже, я был обжора… В детстве тебе так нужно, чтобы тебя любили, но ты делаешь все, чтобы помешать этому. Слишком много ешь, редко моешься, хнычешь… – Он сделал первый удар, и мяч взлетел ввысь. – Благодарю Бога за Клинтона.

– Кто такой Клинтон?

Майкл взглянул на меня так, будто я задал очень личный вопрос. Возникла пауза, во время которой он держал клюшку прямо у земли и размахивал ею туда-сюда.

– Парень, который спас мне жизнь. И не один раз.

Бар в отеле «Вествуд Мьюз» – любимое место тусовки работников лос-анджелесского радио. После гольфа я предложил зайти туда. Майкл улыбнулся и сказал, что не пьет, но любит посещать хорошие бары.

– Как это, если не пьешь?

Я подумал о его нервозности, о его ставшей уже заметной неспособности сидеть спокойно хотя бы несколько минут. Хорошим бар становится для тебя не раньше чем через час. Ты должен сперва расслабиться, позволить ему взять тебя за руку и показать себя с лучших сторон – своих завсегдатаев, музыку, самые уютные места.

– Потому что хороший бар – это место, где чувствуешь себя достаточно удобно, чтобы рассказать историю. Даже если она занимает несколько часов.

Майкл взял большой бокал безалкогольного пива с гренадином.

Мы сидели в углу возле аквариума с голубыми рыбками и наблюдали, как в помещение вошли мужчина с женой. Он был очень внимателен к ней, но она, эффектная женщина с рыжими волосами, выглядела как гнев божий. Я поделился этим наблюдением с Майклом, и он кивнул:

– Я как раз думал об этом! У нее такой вид, будто он только что признался ей, что у него есть другая женщина… Одна из самых важных женщин в моей жизни была рыжей. Эдди Девон – первая женщина, о которой я когда-либо мечтал. В пятнадцать лет у нее было тело, от которого взвыли бы монахи. Эдди Девон даже жвачку жевала эротично! Ты замечал, что, когда девочки-подростки жуют жвачку, у них рот как будто полон непристойности – розовый и эротичный? Цвета этого напитка. – Он поднял свой бокал. – Все в школе заглядывались на нее, и она это знала. Это вызывает самоупоение в молодых девицах, от которого они просто пылают, – знать, что они находятся в центре внимания и весь мир не сводит с них глаз. А может быть, в глубине души они понимают и то, что так будет не больше чем несколько лет, и наслаждаются, пока есть такая возможность… В общем, Эдди сводила всех нас с ума – в том числе и толстяка Майка Биллу. Знаешь, каково это, когда тебя дразнят Жирножопым перед Эдди Девон? Это хуже всего, Инграм. В детстве это одна из смертельных ран. Но мы в детстве крепки – ощущая ее дыхание рядом, я выносил оскорбления от прочих пацанов. Иногда она даже говорила мне что-нибудь хорошее или улыбалась, и это снимало изрядную часть моих мук… Боже, сколько времени я не думал о той девочке? Наверное, все из-за того, что ты напомнил мне про Клинтона.