Array Антология - Смертельно опасны

В декабре Констанции стало известно, что Генриха приняли в Палермо и Сибилла уступила ему трон взамен на обещание, что ее семье не причинят вреда, а сыну позволят наследовать земли Танкреда в Лечче. Констанция не могла не чувствовать к Сибилле некоторую симпатию и порадовалась удивительной мягкости решения мужа. Она жила во дворце епископа Ези, и они отпраздновали предстоящую коронацию Генриха со всей роскошью, какую позволял рождественский пост. В тот же день, соблазнившись хорошей погодой, Констанция решилась выйти в сад.

Она сидела в решетчатой беседке в компании Хильдегунд и Катерины, когда вдалеке вдруг послышался шум. В дальнем конце сада, перебрасываясь мячом из свиного пузыря, показались несколько молодых людей. Констанция узнала их – то были один из клерков епископа и двое рыцарей Генриха, которым он поручил привезти ей вести о своем триумфе. Она опустила вышивание на колени и улыбнулась их дурачествам, представляя, как однажды ее сын будет вот так же играть в мяч со своими друзьями.

– Господь в этом году воистину благословил нашего императора. – Они уже скрылись из поля зрения Констанции, но она легко различала их голоса. Это сказал Пьетро, клерк, а потом риторически вопросил, скольким людям удавалось за один год получить корону и наследника. – Дай Бог, – добавил он с молитвенным рвением, – чтобы императрица родила сына. – От рыцарей Генриха послышался взрыв хохота, и, когда Пьетро заговорил снова, голос его звучал озадаченно: – Почему вы смеетесь? В конце концов, все в руках Всевышнего.

– Как же ты невинен! – Этот голос принадлежал Иоганну, старшему из двоих рыцарей. – Неужели ты думаешь, что император станет ждать столько времени, чтобы заиметь наследника, а потом явит миру девчонку? Еще чего не хватало!

Констанция резко вскинула голову и подняла руку, приказывая молчать Катерине, которая хотела уже вмешаться.

– Не понимаю, к чему ты ведешь, – сказал Пьетро, и теперь в его словах появилась нотка настороженности.

– Все ты понимаешь. Просто не решаешься сказать это вслух. За эти восемь лет владыка Генрих хорошо понял, что ему досталась бесплодная жена. И тут вдруг, о чудо, она понесла – будто по волшебству. Почему, как ты думаешь, императрица выбрала для родов эту глухомань, этот забытый Богом город? В Неаполе или Палермо ей было бы куда труднее – слишком много подозрительных взглядов. А тут – легко. Пустят слух, что родовые муки начались, потом под покровом ночи привезут младенца – быть может, кого-нибудь из Генриховых ублюдков. Тут-то церковные колокола и разнесут радостную весть, что у императора родился крепкий, здоровый сынок.

Констанция, затаив дыхание, стиснула вышивку в руках и даже не почувствовала, как в ладонь впилась иголка. Катерина привстала, но Хильдегунд положила руку ей на плечо, сдерживая, и девушка снова опустилась на место.

– Видно, ты выпил за ужином слишком много вина, – холодно сказал Пьетро. Его слова вызвали у рыцарей новый взрыв смеха. К этому времени Констанция уже поднялась на ноги. Когда она вышла из беседки, Пьетро первым заметил ее и согнулся в глубоком поклоне.

– Мадам!

Краска схлынула с лица Иоганна; он сделался белее погребальной свечи.

– Ма-ма-мадам, – заикаясь, выдавил рыцарь, – я… я так сожалею! Это была лишь шутка. Как… как сказал Пьетро, я выпил слишком много вина. – Он давился словами, торопясь их высказать, голос его звучал тонко и неверно. – Воистину я, должно быть, пьян, раз позволил себе так грязно шутить…

В голосе Констанции звучал лед, но слова ее обжигали:

– Интересно, покажется ли твоя шутка моему супругу столь же забавной, как тебе?

Иоганн издал сдавленный хрип, а потом упал на колени.

– Мадам… прошу, – взмолился он, – пожалуйста… умоляю вас, не говорите ему…

Констанция не отрывала от него глаз, пока он не начал всхлипывать, потом отвернулась и пошла прочь. Иоганн скорчился на земле, а Пьетро и второй рыцарь стояли, застыв на месте. Хильдегунд прожгла плачущего рыцаря гневным взглядом и поспешила вслед за Констанцией. Катерина бросилась за ними.

– Она расскажет императору? – прошептала девушка, с досадой почуяв в себе искру жалости к охваченному ужасом Иоганну.

Хильдегунд покачала головой.

– Не думаю, – ответила она очень тихо, а потом выплюнула: – Будь он проклят, этот бесстыдный, безмозглый сопляк, пусть сгорит за это в аду! Надо же было нашей госпоже услышать такое, да еще сейчас, когда роды уже недалече…

– Ягненочек мой, да разве так важно, что думает какой-то там глупец?

Констанция не ответила. Она шагала взад и вперед по комнате, виртуозно ругаясь такими словами, в знании которых женщины ее раньше даже не подозревали. Но когда она побелела и начала задыхаться, Мартина обняла ее за плечи и подвела к стулу. Отойдя на пару мгновений, лекарша вернулась с кубком, полным вина, и вложила его в руку Констанции.

– Выпейте, моя госпожа. Это успокоит ваши нервы. Адела права: вы только зазря себя расстраиваете. Не может того быть, чтобы вы не знали, что люди будут пускать подлые слухи, что найдутся те, кто готов приписать императору самое худшее.

Констанция поставила кубок так резко, что вино выплеснулось ей на рукав.

– Конечно, я знала, Мартина! У Генриха больше врагов, чем в Риме священников. Но разве ты не понимаешь? Это были его собственные рыцари, люди, которые клялись умереть за него, если понадобится. Если даже они сомневаются, что я вправду беременна…

Адела опустилась на колени рядом с ее стулом, поморщившись, когда заныли старые кости.

– Это все не важно, – повторила она упрямо. – Сорочья болтовня и ничего больше.

Гнев Констанции уступил место отчаянию.

– Нет, важно! Мой сын явится в этот мир под тенью подозрения. Люди не поверят, что он вправду плоть от плоти моей, законный наследник сицилийской короны. Ему придется всю свою жизнь бороться с клеветой и наветами. Если поднимется восстание, это используют как предлог. Враждебно настроенный Папа вполне может объявить его незаконнорожденным. За ним вечно будут следовать шепот и сомнения… – Она закрыла глаза, и сквозь ресницы просочились слезы. – Что, если он и сам поверит в это?

Адела тоже разрыдалась. Мартина потянулась к руке Констанции и ласково, но твердо заставила ее подняться на ноги.

– Как я уже сказала, вы волнуетесь зазря. Даже если так, даже если ваши страхи оправданны, вы ничего не можете сделать, чтобы искоренить молву. А теперь я хочу, чтоб вы легли и отдохнули. Вам надо думать о благополучии своего ребенка, пока он у вас во чреве, а не о том, чем его встретят будущие годы.

Констанция не стала спорить и позволила уложить себя в постель, но забытье все не приходило. Лежа без сна, она глядела, как небо темнеет, а потом снова медленно заливается светом, и в ушах ее звучал голос Иоганна, который высмеивал саму мысль, что стареющая, бесплодная королева Генриха способна понести.