Array Антология - Смертельно опасны

Мама пишет, что папа опять приболел. Что-то он часто болеет, и с питанием неважно у них – он, наверное, свою долю отдает Нине, как отдавала бы я. Боюсь, что мама не все мне рассказывает, но ты ведь ничего не таишь, правда?

Ладно, что тут думать, все равно ничем не поможешь. За меня тоже не беспокойся. Я питаюсь нормально, сплю большей частью хорошо. Слышу иногда, как падают бомбы вдали, но у нас пока тихо.

До свидания, целую тебя.

Раиса.

Когда началась война, Раиса по примеру множества других девушек написала знаменитому пилоту Марине Расковой, спрашивая, как можно попасть на фронт. Товарищ Раскова ответила: я организую женскую летную бригаду, приезжай.

И она, конечно, приехала.

Отец был против, он хотел, чтобы Раиса работала на заводе и тем помогала фронту, но мать сказала: может летать – пусть летает. А старший брат Давид взял с нее слово писать ему каждый день, ну хотя бы каждую неделю.

Ее назначили в боевую часть, и она впервые встретилась с девушками, которые занимались в летных клубах, как и она. В ее клубе были одни только парни, и Раису поначалу не принимали всерьез. Ей приходилось доказывать свои способности на каждом занятии, и в полетах с инструктором она стала лучшей, но и это не помогло. Больше всего ее возмущало, что говорят все одно, а поступают совсем по-другому. Советская власть вроде бы уравняла женщин в правах с мужчинами, но мальчишки продолжали над ней насмехаться: лучше детей, мол, рожай, не бабье это дело – летать.

Спасибо Марине Расковой, она им всем показала. Когда она по-глупому разбилась в плохую погоду, женщины-пилоты боялись, что их отправят обратно в тыл – строить те самые самолеты, на которых они летали. Только благодаря Расковой, которую знал сам Сталин, женщин допустили на фронт. Но к тому времени они уже доказали, что могут летать, и расформировывать их не стали. Вырезанную из газеты фотографию Расковой Раиса пришпилила над своей койкой, а позже рядом с ней выстроились снимки других убитых пилотов.

– Я боевой пилот, а вы меня куда посылаете? – сказала Раиса, забыв о субординации. Они с Гридневым стояли на резком весеннем ветру, который она едва замечала. Взлетать следовало немедленно, но она продолжала спорить; Инна переминалась с ноги на ногу в нескольких метрах от них.

– Мне нужны пилоты для конвоя, Степанова.

– Маршрут проходит в ста километрах от линии фронта. Вашему высокому чину не конвой нужен, а нянька!

– Значит, будешь нянькой.

– Мне немцев сбивать надо, товарищ полковник…

– Будешь делать то, что велит тебе Родина.

– Но…

– Дело не в тебе лично. Нужен конвой.

И Гриднев зашагал прочь, а Раиса, кипя от злости, пошла на аэродром. Инна бегом догнала ее.

– Рая, что с тобой?

Этот вопрос она последнее время задавала едва ли не ежечасно, и Раиса не могла больше утаивать от нее свой секрет. Если уж Инне нельзя доверять, кому тогда можно?

– Давид пропал без вести, – не сбавляя шага, сказала она.

– О‑оой, – протянула потрясенная Инна. – Вот беда-то.

– Теперь я должна воевать за двоих, понимаешь?

Ее рука праздно лежала на рычаге. Она, Инна, Катя и Тамара шли практически по прямой линии. Им не сказали, кто летит в сопровождаемом ими «Ли‑2» – вдруг это сам товарищ Сталин? Вот взять и обратиться к нему по радио: «Товарищ Главнокомандующий, разрешите доложить вам о моем брате…» Хотя нет; будь это он, женщин бы в конвой не послали.

Да и не нужна тут никакая охрана. Главная опасность – спутать строй и врезаться друг в дружку, вот был бы срам.

Перед самым отлетом радист сообщил им, что Лиля сбила еще один самолет, итого шесть. Немцы, видно, в очередь становятся за право быть сбитыми этой красавицей, а Раиса тем временем прохлаждается в ста километрах от фронта.

Если она погибнет в бою на глазах у свидетелей и ее тело найдут, это будет хорошо для Давида. Не может брат героя быть предателем, верно?

Раиса вытянула ноги, почесала голову под шлемом. Через пару часов они сядут, одно утешение. Их обещали накормить перед обратным вылетом – может, и с собой что-то удастся прихватить.

В небе хоть бы пара гусей мелькнула, только остроносые «Яки» и большой двухмоторный «Лисунов» гудели на всю округу. Она не уставала дивиться тому, как эти стальные машины одолевают закон всемирного тяготения. Внизу тянулась зеленовато-серая равнина, перемежаемая лесами и речками. Как будто это совсем новая земля, а она, Раиса, ее царица. На полях, которым полагалось бы уже зеленеть, чернели воронки и сгоревшие танки.

Если сосредоточиться на звуке мотора, пронизывающем тебя насквозь, все другие мысли уходят. Запрокинешь голову – там голубое небо и солнце. В такую погоду можно даже фонарь открыть, только ветер мешает. В кабине тепло и уютно, точно птенцу в скорлупе.

И вдруг там, где небо сходилось с землей, появились черные точки, летевшие слишком ровно для птиц.

– Степанова, – сказала Раиса по рации. – На горизонте, десять часов, видите?

– Вижу, – отозвалась Инна. – Бомбардировщики?

Похоже было на то, судя по их тяжелому ходу, только не видно пока – кресты на них или звезды.

– Наши или немцы? – спросила Катя.

– Сейчас посмотрю. – Раиса прибавила скорость, собираясь сразу открыть огонь, если это враг.

– Осипов говорит, – вышел на связь пилот транспортника. – Вернись в строй, Степанова.

– Почему?

– В строй, я сказал!

Но они совсем близко, это заняло бы всего лишь секунду…

– Одной нельзя, Рая, – вмешалась Инна.

Почему это?

– Их перехватит другая эскадрилья, уже сообщили, – добавил Осипов. – Продолжаем маршрут.

Им ее не остановить… но потом доложат, что она не подчинилась приказу, и все будет только хуже. Раиса вернулась в строй, хмурясь на свое размытое отражение в фонаре. Литвяк сейчас небось очередного фрица берет на прицел.

Дорогой Давидка!

Я обещала писать тебе каждый день, вот и пишу.

Как ты там? Надеюсь, что хорошо, не болеешь, не голодаешь. Мы тут уже собираемся крыс ловить для приварка, но пока что не пробовали: хлопот много, а толку чуть. Жиру в них не больше, чем в нас. Но это я так, для смеху. Нам американские консервы прислали – тушенка, фрукты, сгущенка. Вкус победы, как говорит Инна. Молодец она, правда? Поддерживает хорошее настроение во всей эскадрилье.

Хочу предупредить: я тут тебе написала на случай моей смерти, – если что, тебе перешлют. Вот. Теперь ты будешь бояться, что каждое письмо от меня – то самое, последнее. Не заготовил ли и ты такое письмо? Я пока ничего не получала, и это дает мне надежду.

Хорошо, что наша Нина еще мала, иначе пришлось бы готовить два посмертных письма. Она пишет, что тоже хочет на фронт, чтобы летать, как я, а если не выйдет, то станет моим личным механиком. Я ей ответила, что война кончится раньше, чем она дорастет до фронта, – надеюсь, что так и будет.