Энн Райс - Волки на переломе зимы

Потом он поставил ноутбук на кофейный столик и повернул экран к Ройбену.

Яркое цветное фото молодого блондина в солнцезащитных очках и газетная шапка из «Сан-Франциско кроникл»: «Новый покровитель искусств в нашем городе».

Ройбен сглотнул и вновь подавил щекотку под кожей: не сейчас, потом!

– Это он?

– Фултон Блэнкеншип, – сказал Джим. Достав из кармана пиджака сложенный лист бумаги, он протянул его Ройбену. – Здесь его адрес. Аламо-сквер, ты знаешь тот район.

Он придвинул компьютер к себе, набрал еще что-то и снова повернул экран к брату. Большой ярко и со вкусом окрашенный викторианский дом, пожалуй даже, архитектурная достопримечательность с башенками в виде «ведьминых колпаков», которые режиссеры так любят при каждом удобном случае вставлять в кинофильмы.

– Да, этот дом я видел, – сказал Ройбен. – И точно знаю, где он находится.

– Этот тип – крупный наркоторговец. Торгует самодельным продуктом, который на улицах называют «супер бо» – смесь сиропа от кашля с любыми самыми низкопробными наркотиками, какие только есть на свете. Поначалу сбывал эту дрянь чуть ли не за бесценок, а теперь молодежь чуть ли не полностью перешла на нее. Высочайшей концентрации. Ребятишкам дают пробную порцию, разбавленную в бутылочке газировки на шестнадцать унций, и с первого же глотка начинаются галлюцинации. А в дозе побольше – наилучший наркотик для, как это иногда называют, «дружеского изнасилования». За ним на Левенуорт съезжаются аж из дальних пригородов, и он все время нанимает новых распространителей. Около пятнадцати процентов умирают от передозировки, а еще пять впадают в кому. Из которой никто пока не вышел.

Он умолк, но на сей раз Ройбен не решился сказать ни слова.

– Около двух месяцев назад, – продолжил после паузы Джим, – я всерьез взялся за местных распространителей, старался сделать так, чтобы хоть кто-нибудь из них понял, кто они такие и что делают. Дети умирают! – Голос Джима сорвался, и ему понадобилась секунда-другая, чтобы справиться с собою. – Я каждую ночь выходил на Левенуорт, исходил ее вдоль и поперек. Неделю назад ко мне подошел один из этих мальчишек, сказал, что он любовник Блэнкеншипа, ему шестнадцать лет, он удрал из дома, торговал собой, сел на наркотики и теперь жил с Блэнкеншипом в том самом викторианском особняке. Я поселил мальчишку в «Хилтоне» – о, конечно, ничего похожего на эту роскошь, – а номер снял на мамино имя, она часто оплачивала всякие мои дополнительные расходы. Двадцать третий этаж… Я думал, что он в безопасности.

Джим снова приостановился, на сей раз борясь с подступающими слезами. Посидел немного, пожевал беззвучно губами и продолжил:

– Парня звали Джефф. Он употреблял экстази, употреблял «супер бо», но хотел бросить, как они говорят, завязать. Я кинулся в полицию, в комиссию по борьбе с наркотиками, умолял их заняться им, взять у него показания, предоставить ему хоть какую-нибудь защиту, поставить полицейский пост у двери номера. Но они сочли, что он еще находится под действием наркотиков, что его показания будут ненадежны. «Пусть сначала выведет дрянь из организма, и тогда уже мы возьмем с него все, что нужно для возбуждения дела. А сейчас от него будет одна только путаница». Ну… люди его босса добрались до него позавчера днем. Двадцать два, что ли, удара ножами. Я ведь говорил ему: никому не звони! – Голос Джима снова сорвался. – Я предупреждал!

Он умолк, сунул в рот два согнутых пальца, с силой прикусил их и через секунду продолжил:

– Как только мне позвонили из отеля, я тут же помчался сюда. А они отправились ко мне и застали у меня в квартире священника, ничего знать не знающего парня из Миннеаполиса, который остановился у меня по пути на Гавайи. Молодой ни в чем не повинный парень, всего-навсего желавший посмотреть мой приход и побывать у меня на службе. Я почти не был с ним знаком.

– Понимаю… – негромко сказал Ройбен. Лицо жгло уже нетерпимо, и так же нетерпимо зудело под кожей. Но он ожидал, пока Джим продолжит свой рассказ, и сдерживал превращение, отвлеченно думая о том, что его вполне могут вызвать сильный гнев и предвкушение и что именно это с ним сейчас и происходит. И еще он думал обо всем услышанном и о том, что же он может сделать для брата. Выражение лица брата, слезы, текущие по щекам, разрывали ему сердце.

– Но это еще далеко не все, – сказал Джим, рубанув воздух указательным пальцем. – Я ведь встречался с этим сукиным сыном. Был у него в этом самом доме. Сразу после того, как ко мне прибежал мальчишка, лакеи Блэнкеншипа силой усадили меня в машину и привезли туда для встречи со своим боссом. Меня привели на четвертый этаж. Там он и живет, эта дешевая подделка под Лицо со шрамом, этот современный Пабло Эскобар, эта крыса, мечтающая о славе Аль Капоне. Он такой параноик, что забился на четвертый этаж, куда ведет только один вход, и допускает в дом лишь несколько своих шестерок. Он налил мне коньяку и предложил кубинские сигары. А потом предложил сделать для моей церкви пожертвование в миллион долларов, которые были у него под рукой, в портфеле, и сказал, что мы с ним можем стать партнерами и ему нужно всего лишь, чтобы я сказал ему, где находится Джефф. Он, дескать, хочет поговорить с Джеффом, помириться с ним, вернуть его, вылечить от зависимости. – Он снова умолк, пытаясь хоть немного успокоиться; его взгляд лихорадочно скакал по комнате. – Я не стал вступать в конфликт с этим карликовым чудовищем. Сидел, слушал его, вдыхал омерзительную вонь сигары, а он рассуждал о сериалах «Подпольная империя» и «Во все тяжкие», о том, что он скоро станет новым Наки Томпсоном [11], а Сан-Франциско снова превратится в Пиратский берег. Сан-Франциско, говорил он, куда красивее, чем Атлантик-сити. Он был обут в модные легкие туфли, как у Наки Томпсона. У него есть шкаф, забитый красивыми цветными рубашками с белыми воротничками. Он заявил, что всегда отдает с каждого доллара четвертак на благотворительность. И у нас с ним, сказал он, замечательное совместное будущее. Он профинансирует приют и клинику для реабилитации наркоманов и алкоголиков, а я буду управлять ими как сочту нужным. Этот миллион – только начало. Он всем сердцем болеет за своих потребителей. В недалеком будущем он снимет кинофильм о нас – о себе, и обо мне, и о лечебнице наподобие тех, которые создал «Фонд Дилэнси-стрит», которую я открою на его деньги. Говорил, что, если он не будет снабжать отбросы общества тем, что им нужно, этим займется кто-нибудь другой. «Мне ведь это известно, да?» – спросил он. Он никому не желает зла, тем более Джеффу. Кстати, где все-таки Джефф? Он хочет вылечить Джеффа и отправить его учиться на Восток. Может быть, я не знаю этого, но у Джеффа есть призвание к искусству. Я встал и ушел.