Энн Райс - Волки на переломе зимы

У Ройбена не было возможности поговорить с ним, рассказать ему, что положение коренным образом изменилось, что ему больше нечего бояться.

«Лучше оставить его в покое», – решил Ройбен и отправился в одиночестве спать на огромной двуспальной кровати.

Когда он проснулся, налет уже обсуждали все местные СМИ.

Незадолго до полудня двое доставщиков заметили открытую дверь, разглядели в вестибюле подозрительные пятна и порознь вызвали полицию. Полицейские, осматривая дом, сразу же обнаружили в подвале разгромленную нарколабораторию. Соответствующие органы забрали множество сотовых телефонов и компьютеров, а также массу документации и небольшой арсенал, куда входили не только ножи, но даже и автоматы. Телерепортеры взахлеб обсуждали версию, согласно которой Фултона Блэнкеншипа и его преступных сообщников могли похитить и убить в ходе междоусобной войны наркоторговцев.

Джим же позвонил Грейс и Филу и сообщил, что на сутки едет в Кармил, чтобы прийти в себя и прочистить мозги. Ему нужно отдохнуть, помолиться, и обязательно в полном одиночестве. Грейс страшно обрадовалась и тут же позвонила Ройбену.

– Джим, когда сильно волнуется, всегда ездит в Кармил, – сказала она, – не знаю почему. Останавливается в каком-нибудь маленьком отеле без всяких телевизоров в номере и целыми днями гуляет по берегу. Именно так он поступил перед тем, как отправился готовиться в священники. Он провел там целую неделю и вернулся с твердым намерением посвятить жизнь церкви. – В голосе Грейс прозвучали печальные нотки. – Из полиции сообщили, что теперь ему нечего бояться. А ты как думаешь?

– Думаю, что мне лучше будет на некоторое время остаться здесь. – Он сообщил, что находится в «Фейрмонте», а теперь решил дождаться возвращения Джима.

– Слава богу, – ответила Грейс.

И слава богу, что она не настояла на том, чтобы он приехал в дом на Русском холме.

Уже во вторник полицейские публично объявили, что Блэнкеншип был прямо причастен к убийству молодого священника в Тендерлойне. Это было установлено по многочисленным уликам, обнаруженным в компьютерах, а также испачканным кровью обуви и оружию, найденным в доме Блэнкеншипа. Теперь полиция и пресса, несомненно, должны были взяться за отца Джима Голдинга. Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений в том, что в подвале дома на Аламо-сквер готовили тот самый «супер бо», которым буквально залиты были Сан-Франциско и его престижные пригороды и из-за которого случилось очень много смертей и тяжелых заболеваний. К тому же уже предварительное изучение пятен крови позволило сделать заключение о том, что многочисленные жертвы должны были истечь кровью на месте, но трупы все равно вывезли.

Ройбен решил не ждать больше Джима – слишком уж сильно он волновался. Поэтому он сел в машину и поехал на юг, в Кармил. Лаура вызвалась приехать и составить ему компанию, но он отказался, так как нужно было не только найти Джима, но и поговорить с ним с глазу на глаз.

Всю вторую половину дня и весь вечер Ройбен тщетно ходил по Оушен-авеню, заходил во все рестораны и магазины в поисках брата. Он посетил все большие и малые гостиницы. Заглянул в католическую церковь и к миссионерам. Джима нигде не оказалось. Потом он невесть сколько прошагал под яростным ледяным ветром по пляжу и ушел оттуда, лишь когда совсем стемнело.

Во всем городе уже включили уличное освещение, а над белыми песками навис густой туман. Ройбен замерз и ощущал себя маленьким и жалким. Закрывая глаза, он не слышал ни ветра, ни проезжающих машин, ни рокота волн, разбивавшихся о берег. Он слышал только тихий безнадежный плач Джима в гостиничном номере перед тем, как они отправились истреблять преступников, перед пиром в честь Двенадцатой ночи.

– Господь Всеблагой, сделай так, чтобы он не страдал из-за этого, – беззвучно молился Ройбен. – Сделай так, чтобы это не сломило его совесть, не лишило его воли продолжать свое дело.

Утром в среду Грейс сообщила, что от Джима до сих пор никаких вестей – ни дома, ни в приходе, ни в епархии.

Все это, в общем-то, можно было понять. Но мать уже начинала сходить с ума от страха за сына. И Ройбен продолжил поиски.

Ночью позвонила Билли. До нее дошли слухи о том, что отец Джим Голдинг из церкви Святого Франциска Губбийского собирается открыть приют и лечебницу для подростков-наркоманов наподобие сети лечебниц «Диланси-стрит».

– Слушайте меня внимательно, Ройбен Голдинг, – потребовала она. – Может быть, вы и впрямь лучший из свободных очеркистов с эпохи Чарльза Лэма, но мне нужен эксклюзивный материал. Это же ваш брат! Подойдите к нему и точно выясните, что происходит. Я слышала, что он уже получил миллионное пожертвование на центр для лечения наркоманов. Нам необходима большая содержательная статья обо всей его программе.

– Билли, я обязательно напишу ее, когда найду Джима. Сейчас просто-напросто никто не знает, где он находится. О, господи! Я не могу сейчас говорить.

– С вами-то что случилось?

– Ничего. Я перезвоню вам. – Не мог же он сказать редактору, что вдруг вспомнил о лежавшем в багажнике его «Порше» зеленом мешке для мусора, набитом деньгами.

И все это время он беззаботно бросал машину на стоянках Сан-Франциско и Кармила!

В четверг он рано утром, еще до рассвета, выехал в Сан-Франциско и оказался в канцелярии прихода Святого Франциска Губбийского, как только она открылась.

– Мисс Молли, – сказал он пожилой секретарше, выложив на ее стол тяжелый мешок с деньгами, – это анонимное пожертвование на реабилитационный центр для молодежи. Я с удовольствием рассказал бы подробности, но, увы, мне больше нечего сказать.

– Ну, да, Ройбен, ничего больше сказать вы не можете, – двусмысленно ответила она, даже не поднимая на него взгляда, и тут же потянулась к телефону. – Я звоню в банк.

«Проклятье, я ведь репортер, – подумал Джим, выйдя на улицу. Он старательно поддерживал в себе надежду и молился за то, чтобы найти Джима в церкви. – Никто не сможет заставить меня выдать мои источники. А Джима нигде нет». Позвонив Грейс, он убедился, что да, он так и не объявлялся. Его слова о том, что он останется в «Фейрмонте», очень обрадовали мать.

Он лег поспать, но вскоре после полудня его разбудил звонок от Феликса.

– Послушай, я знаю, что у тебя пропал брат и ты очень тревожишься, – сказал он, – но все же не мог бы ты сейчас вернуться домой?

– Зачем? Что случилось?

– Ройбен, сюда пришла девочка. Сказала, что убежала из дому и хочет видеть тебя. И ни с кем, кроме тебя, не хочет говорить.

– О боже, это, конечно, Сюзи Блейкли! – воскликнул Ройбен.

– Нет, это не Сюзи, – ответил Феликс. – Этой девочке лет двенадцать. Англичанка. Во всяком случае, говорит с очаровательным английским акцентом. Ее зовут Кристина. Она настоящая леди, пусть еще маленькая, но все же плачет с тех пор, как вошла в дом. Она промокла, как котенок, выброшенный на улицу! До Нидека она добиралась на автобусах с четырьмя пересадками, а здесь ее нашли Лесные джентри, когда она со своим рюкзачком брела по дороге. В туфельках из лаковой кожи. Элтрам привел ее к нам, и мы как можем стараемся успокоить ее. Она была здесь на Зимнем пиру, то есть на рождественском приеме, и я даже вспомнил, что видел ее с учительницей, но свою фамилию она не говорит.