Гай Гэвриел Кей - Поднебесная

Мешаг не выглядит неловким или скованным, вдруг приходит ей в голову, когда он берет лук, вкладывает стрелу, пускает ее в полет.

Лебедь падает с неба. Такой белый на фоне цветных облаков и синевы неба. И исчезает в траве.

Ли-Мэй видит, как два волка бегут за ним, стремительно, жадно. Тишина.

– Зачем? – наконец задает она вопрос.

Он смотрит назад, на запад. Убирает лук на место.

– Он меня нашел, – отвечает он. – Не повезло…

Она колеблется.

– Твой брат?

Мешаг кивает. Ветер шевелит его волосы.

– Этот… лебедь искал нас?

Он снова кивает, на этот раз рассеянно. Ясно, что он думает. Разрабатывает план.

– Теперь, когда шаман позовет, он не получит ответа, – говорит он. – Но они знают, в каком направлении отправили каждую птицу, и поймут, что я ее убил.

Ли-Мэй снова чувствует страх. Именно странность всего происходящего пугает ее больше всего. Он убил птицу в небе, как убивал кроликов и сурков в утреннем тумане, а это означает…

– Разве его не могли убить ради еды? Кто-то другой?

Он смотрит на нее. Черные глаза…

– Богю никогда не убивают лебедей.

– Вот как?

Он продолжает пристально смотреть на нее, дольше, чем когда-либо раньше. Его глаза вбирают свет и поглощают его.

– Мой брат обидел бы тебя, – говорит он.

Этого она не ожидала.

– Обидел бы меня?

– Он… такой.

Она на мгновение задумывается.

– В Катае тоже есть такие мужчины.

Кажется, он обдумывает это. И говорит:

– Когда я был… Я был не такой, как он.

«Когда я был». Когда он был человеком? Ей не хочется двигаться в том направлении – там темно.

Чтобы заполнить молчание, она произносит, не слишком нуждаясь в ответе:

– Зачем ему меня обижать? Катайскую принцессу, которая принесет ему славу?

Он неловко дергает плечом:

– Слишком много вопросов. Ты всегда задаешь вопросы. Женщина так не должна поступать.

Она отводит глаза. Потом снова смотрит на него.

– Значит, мне нужно еще раз поблагодарить тебя и радоваться, что я не еду к нему, правда? Они теперь нас поймают? Куда мы едем? Что ты решил делать?

Это своего рода проверка – быстрые, мгновенно заданные вопросы. Так уж она устроена.

Она видит выражение его лица и решает назвать это улыбкой.

Есть способы побороть страх, неизвестность, чувство потерянности в чужом мире…

Они едут до тех пор, пока темнота почти полностью не окутывает землю. Едят холодное мясо в седле, доедают остатки фруктов. Луна закатывается. Ли-Мэй чувствует себя очень плохо, но продолжает молчать об этом.

Теперь их будут преследовать. Он пытается спасти ее. Это не весенняя прогулка в Оленьем парке с целью посмотреть, как животные едят и пьют в сумерках.

Он снова приводит ее к воде. Она не знает, как ему это удается, так далеко от земель богю. Это волки, решает она.

Он говорит ей, что они смогут отдыхать очень недолго и что ей надо уснуть прямо сейчас. Теперь они будут ехать в темноте, каждую ночь. Но потом, пристально посмотрев на нее в сгустившихся сумерках, – его лицо трудно разглядеть – он приказывает ей лечь лицом вниз на низкую траву у пруда.

Ли-Мэй подчиняется. Сейчас это начинается, думает она, и сердце ее невольно начинает стремительно биться. (Как можно контролировать биение сердца?)

Но она снова ошибется. Да, он подходит к ней, но не охваченный желанием или страстью. Он опускается рядом с ней на колени и начинает разминать ей мышцы спины. Его пальцы одновременно причиняют боль и снимают ее. Когда она напрягается, морщась, он легонько шлепает ее, как мог бы шлепнуть беспокойную лошадь. Ли-Мэй пытается решить, оскорблена ли она. Потом заставляет себя расслабиться под его руками. Сейчас не время и не место проявлять гордость: скоро ей предстоит снова ехать верхом. Да и что здесь может значить слово «оскорблена»?

Его движения остаются скованными, но очень сильными. Она один раз вскрикивает, потом извиняется. Он молчит.

Ли-Мэй внезапно спрашивает себя – может быть, это озарение? – не вызвана ли эта физическая сдержанность, это безразличие к ней, как к женщине, тем, что случилось с ним много лет назад? Возможно, его сделали неспособным ощущать желание или неспособным его осуществить?

Она так мало знает об этом, но, конечно, это возможно. И это объяснило бы…

Потом, в какой-то момент, когда его руки замедляют движение, потом еще раз, и задерживаются у ее бедер, она слышит, что его дыхание изменилось. Она уже ничего не видит к этому времени – просто лежит лицом вниз в траве и только ощущает его присутствие, его прикосновения.

И хотя Шэнь Ли-Мэй, единственная дочь почтенного семейства, никогда не делила ложе с мужчиной и ничего не знает даже о самых первых подходах к физической любви, она понимает – с инстинктивной уверенностью, – что не безразлична этому мужчине как женщина, наедине с ним, в темноте. А это значит, что если он сдерживает себя, то не потому, что не способен чувствовать…

И в это мгновение она понимает еще одну составляющую всего происходящего. Сейчас и с тех пор, как он пришел за ней между костров на привале, там, на западе.

Ли-Мэй закрывает глаза. Медленно вдыхает воздух.

Правда в том, что с его стороны это жест, рожденный широтой души, к чему она не была готова. Они же варвары! Все, кто живет за границами Катая, – варвары. Ты не ждешь от них… милости. Не можешь ждать, правда?

Она слушает его дыхание, ощущает его прикосновения сквозь одежду. Они одни в целом мире. Ткачиха, тоже одна, сияет на западе. Ли-Мэй осознает, что сердце ее успокоилось, хотя она чувствует в себе что-то новое.

Она думает, что теперь понимает больше. Это успокаивает ее, как успокаивало всегда. Это совсем другое дело. И «Шандай» было первым словом, которое он ей сказал. Это имя.

Она тихо произносит:

– Спасибо. Думаю, теперь я усну. Ты меня разбудишь, когда пора будет ехать?

Она поворачивается на бок, потом поднимается на колени. Он встает. Ли-Мэй смотрит на его силуэт на фоне звезд. Ей не видно его глаз. Волки невидимы, но она знает, что они недалеко.

По-прежнему стоя на коленях, она кланяется ему, положив ладони на землю. И говорит:

– Я благодарю тебя за многое, сын Хурока. От себя, недостойной, от имени моего отца и от имени моего брата Шэнь Тая, которому ты оказываешь честь тем, что охраняешь меня.

Больше она ничего не говорит. Некоторые вещи нельзя объяснить, даже в темноте.

Ночной ветерок. Мешаг ничего не отвечает, но она видит, как он один раз кивает. Потом отходит в сторону, не слишком далеко, но на достаточное расстояние, ближе к коням. Ли-Мэй ложится снова, закрывает глаза. Она чувствует ветер, слышит звуки, которые издают животные в траве и вода в пруду. И с удивлением чувствует, что плачет, – впервые с тех пор, как они были в пещере. В конце концов она засыпает.