Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

Убить всех, кто не верхом. Убить и тех, кто верхом, коли встанут на пути.

Убить всех.

Он испустил боевой клич, тот самый, что звучал под стенами Адуи, когда удалось отпугнуть гурков одними только криками. Пронзительный, оглушающий рев, пусть даже голос у него был сорван сейчас и хрипел. И принялся наносить удары направо и налево, почти не видя, куда, лязгая топором по доспехам, с глухим чавканьем вонзая его в плоть. Крик, стоны, визг…

– Умрите! Умрите! Вернитесь в грязь, твари!

Все звуки слились в единый бессмысленный грохочущий рев. Вокруг бушевало море машущих клинков, вздымающихся щитов, сверкающего металла, дробящихся костей, брызжущей крови, яростных и испуганных лиц. А Трясучка рубил и рубил наотмашь, как обезумевший мясник коровью тушу.

С огнем в груди, под палящими лучами солнца, в поту с головы до ног он вслед за остальными стремился вперед, и только вперед, к воде, оставляя за собой кровавую тропу из покалеченных тел, мертвых людей и лошадей. Свалка вдруг расступилась, солдаты бросились врассыпную перед ним. Трясучка пришпорил коня, догнал двоих, прыгнувших с берега в реку. Одного рубанул между плеч, второго на отмахе в шею. Оба рухнули в воду.

Повсюду вокруг оказались конники, спускавшиеся к броду, вздымая сверкающие фонтаны брызг. Трясучка заметил мельком Монцу, которая по-прежнему была впереди, понукая коня зайти поглубже в воду. Увидел блеск ее взлетевшего и упавшего меча. Атака захлебывалась. Среди отмелей взмыленные лошади передвигались с трудом. Кавалеристы, нагоняя рассеявшихся талинцев, рубили их мечами. Те в ответ пытались достать противника копьями и подрезать ноги лошадям. Лупили булавами какого-то выпавшего из седла и барахтавшегося в воде всадника в съехавшем шлеме, с глубокими вмятинами на доспехах.

Кто-то вдруг с силой обхватил Трясучку поперек живота – он аж крякнул – и потащил назад. Куртка с треском порвалась. Затем чья-то рука, протянувшаяся сзади, впилась пальцами в израненную сторону его лица и начала царапать ногтями мертвый глаз. Трясучка взревел, принялся брыкаться и извиваться, пытаясь разомкнуть прижатые к телу руки, но не преуспел. Выронил щит, после чего его стащили-таки с лошади, и он оказался в воде. Вырвался, перекатился, встал на колени.

Увидел рядом молоденького паренька в кожаной куртке, с упавшими на лицо мокрыми волосами. Тот таращился на какой-то предмет у себя в руке – плоский и блестящий, похожий на глаз. Эмаль, которая мгновением раньше украшала лицо Трясучки. Потом парнишка вскинул взгляд. Они уставились друг на друга. В следующий миг Трясучка, уловив рядом движение, нырнул в сторону. Мимо головы просвистел, всколыхнув ветром волосы, его собственный щит. Выпрямляясь, Трясучка замахнулся топором, рубанул нападавшего по ребрам. Брызнула кровь, солдат взвыл, скорчился, зашатался и с плеском рухнул в воду.

Мальчишка тем временем ринулся на Трясучку с ножом. Тот, кое-как извернувшись, успел поймать его за руку. Они сцепились и покатились по мелководью, рыча, царапаясь и отплевываясь от воды друг другу в лицо. Нож резанул Трясучке плечо, но он был гораздо больше и гораздо сильней и навалился, в конце концов, на мальчишку сверху. Пропустил рукоять топора сквозь кулак, взялся за обух. Мальчишка вцепился ему в запястье свободной рукой, но сил остановить Трясучку у него не было. Тот, стиснув зубы, выкручивая руку так и эдак, приставил все же лезвие к его горлу.

– Нет, – просипел мальчишка.

Говорить «нет» следовало до битвы… Трясучка надавил всем весом, постанывая от натуги. Глаза у паренька вытаращились, когда металл стал медленно врезаться в плоть. Затем вошел глубже, расширяя рану. Кровь брызнула струйками на руку Трясучки, на куртку, в воду. Течение понесло ее прочь. Парнишка разинул рот, подергался несколько мгновений и обмяк, уставившись в небо.

Трясучка, пошатываясь, поднялся на ноги. Лохмотья, оставшиеся от куртки, тяжелые от воды и крови, мешали двигаться, и он сорвал их с себя, прихватив заодно нечаянно часть волос на груди – так задубела рука, намертво сжимавшая щит. Огляделся, щурясь от беспощадного солнца. Кругом в искрящейся реке по-прежнему сражались пешие и конные. Трясучка нагнулся, выдернул топор из горла мальчишки. Оплетенная кожей рукоять легла в ладонь, как ключ в замок.

Затем он зашлепал по воде, высматривая новых врагов. Высматривая Меркатто.

Чудесный прилив сил, дарованный атакой, отхлынул быстро. Горло у нее саднило от крика, ноги болели от стискивания конских боков. Правая рука, державшая поводья, превратилась в сплошной сгусток боли, левая ныла от пальцев до плеча. В висках стучала кровь. Монца развернула коня. Где запад, где восток?.. Впрочем, вряд ли это имело сейчас значение.

«У войны, – писал Вертурио, – нет четких граней».

На броде их вовсе не было. Там шло множество жестоких и бездумных стычек одновременно. Трудно отличить друга от врага, а поскольку никто особо и не всматривается, разница между тем и другим невелика. Смерть может явиться отовсюду.

Копье она увидела слишком поздно, когда оно вонзилось рядом с ее ногой в бок лошади. Та дернулась, замотала головой, роняя пену с оскаленных зубов и бешено вращая глазами. Монца схватилась за седельную луку. Копье вошло глубже, ноге стало горячо от хлынувшей из раны крови. В следующий миг лошадь накренилась, и Монца беспомощно взвизгнула, падая вместе с ней. Пытаясь ухватиться за воздух, выронила меч. Рухнула боком в воду, и седло ударом в живот вышибло из нее дух.

Перед лицом забурлили пузырьки. Тело обдало холодом, сердце страхом. Монца, что было сил, рванулась вверх. Тьма сменилась ослепительным сиянием, тишина ревом битвы. Она жадно глотнула воздух вместе с водой, выкашляла ее, глотнула снова. Вцепилась левой рукой в седло, пытаясь вытащить ногу, но та застряла в стремени под тяжелым телом лошади.

Тут что-то треснуло ее по лбу, и Монца, разом обессилев, вновь оказалась под водой. Руки стали ватными, легкие запылали огнем. Она опять дернулась вверх, но сил хватило только на один вдох. Завертелось перед глазами голубое небо с клочьями белых облаков – как тогда, когда она летела с Фонтезармо. Сверкнуло солнце на миг и вновь расплылось. Лицо с приглушенным бульканьем накрыла искрящаяся вода.

Не таковы ли были последние мгновения Верного под мельничным колесом?.. Есть на свете справедливость.

Солнце заслонила черная фигура. Трясучка. Он показался сейчас, стоя вот так над нею, футов десяти ростом. В глазнице у него что-то ярко сверкало. Он нахмурился, медленно поднял ногу. Вода с подошвы сапога потекла ей в лицо. На миг Монца была уверена, что он собирается поставить эту ногу ей на шею и прижать ко дну. Но сапог с плеском опустился рядом. Монца услышала, как Трясучка зарычал, схватившись за труп лошади. Почувствовала, как слегка уменьшилась тяжесть, давившая на ногу. Потом еще, и еще… Она задергалась, застонала, глотнула воды, выкашляла ее. И, наконец, высвободила ногу и вынырнула.