Рене Ахдие - Роза и кинжал

– Мне доложили об этом.

– Я не могу служить телохранителем, имея лишь одну действующую руку, – подчеркивая каждое слово, прорычал Викрам.

– Не согласен.

– Так и знал, что ты станешь возражать, – нахмурился он. – Но это и неважно, meraa dost.

– Почему это?

Служанка снова заерзала на стуле.

Викрам удобнее устроился на подушках, его лицо разгладилось.

– Потому что я не желаю быть тенью себя прежнего. И ты не сможешь меня заставить. – Он даже не стал утруждаться, чтобы бросить на собеседника вызывающий взгляд.

– Могу ли я хоть чем-то помочь, друг мой? – повторил свой вопрос Халид, хотя сейчас слова звучали совершенно по-другому.

– Я хочу покинуть город, – после продолжительной паузы ответил Воин. – Чтобы начать собственную жизнь.

– Конечно, – кивнул Халид. – Все, что пожелаешь.

– И завести жену.

Еще один сюрприз. Похоже, сегодня им не будет конца.

– У тебя уже есть кто-то на примете? – осторожно спросил Халид, сохраняя хладнокровное выражение лица.

Викрам насмешливо посмотрел на халифа, затем медленно указал глазами на хмурую бабочку, сидевшую рядом.

На лучшего соглядатая халифа.

Новая неожиданность. Когда же они закончатся?

Как бы Халид ни старался, ему не удалось скрыть недоверие.

– И ты согласна? – уточнил он у Деспины едва слышно, почти шепотом.

Когда она надула губки, состроила веселую гримаску и сверкнула глазами, похожими на глубокие колодцы, полные невысказанных тайн, Халиду потребовалась вся сила воли, чтобы усмирить свой темперамент и не выбежать в ярости из комнаты.

– Хорошо. Не мне судить о хитросплетениях любви, – покачал головой халиф, изгнав даже намек на удивление из голоса. – Что-нибудь еще?

– Да, есть одна вещь, – пророкотал Воин, словно только что вспомнил. Халид терпеливо ждал, надеясь не услышать очередной неприятный сюрприз. – Несмотря на личность моей будущей жены, мне не хотелось бы становиться объектом сплетен. – Викрам посмотрел на Деспину, и она вернула ему взгляд с понимающей улыбкой.

– Конечно, – кивнул Халид. – Я никому ничего не скажу, обещаю.

– Через два дня мы уедем, – сообщил Воин. – После этого все будет в руках богов.

– Я буду скучать по искрометным беседам с тобой, друг мой, – проговорил халиф, стараясь не выдать охватившей его боли от грядущего расставания – ожидаемой, но оттого не менее острой.

– Ложь, – фыркнул Викрам, и его здоровое плечо затряслось от сдавленного смеха. – Теперь ты станешь лучшим фехтовальщиком Рея. Наконец-то.

– Лучшим фехтовальщиком разрушенного города, – парировал Халид, едва сдерживая улыбку. – Мне подходит. – Он отвел взгляд, потирая челюсть ладонью.

– Meraa dost? – В голосе Викрама впервые появился намек на неуверенность. – Ты и в самом деле не попытаешься ее вернуть?

– Что я слышу? – Халид снова посмотрел на друга и ухмыльнулся, хотя на сердце было тяжело. – После стольких возражений?

– Несмотря ни на что, я понял… что скучаю по этой нарушительнице спокойствия. И по ее редкому дару заставлять тебя улыбаться.

Халид тоже скучал по Шахразаде. Больше, чем думал.

– В Рее она была бы в опасности, – прокомментировал он. – Я ей не подхожу.

– А тот щенок подходит? – возмутился Викрам, и лоб его снова прорезали морщины.

– Возможно, – сказал Халид, чувствуя, как возвращается и его ярость. – По крайней мере, он обладает даром заставлять ее улыбаться.

– А ты нет? – Викрам недоверчиво сощурился, и его глаза сверкнули, как два кусочка кремня.

Как обсидиан костедробильных наконечников стрел Тарика Имрана аль-Зийяда.

Кровь Халида вскипела от злости. От ничем не обоснованной ярости.

В конце концов, именно он позволил Шахразаде сбежать с сыном эмира Назира и не стал их преследовать, как сначала хотел. Не приказал Джалалу вернуть ее, как бы того ни желал.

Халид решил отпустить возлюбленную, чтобы освободить ее от необходимости и дальше страдать вместе с ним. Вместе с Реем.

Сколько еще времени он мог оттягивать неизбежное?

Это стало невозможным.

Невзирая на все попытки уйти от судьбы, она все же настигла его и огненной грозой пронеслась по городу. Разрушила и сожгла все то, что любил и ценил Халид.

Он не хотел, чтобы Шахразада сгорела вместе с ним, и предпочел бы снова и снова пылать на костре, лишь бы не видеть страдания на лице любимой.

– Я не могу вызвать у нее улыбку, – наконец проронил Халид. – Больше не могу.

– Еще слишком рано делать выводы, – после недолгого размышления заключил Воин, поглаживая ладонью бороду.

– Желаю тебе счастья, Викрам Сингх. – Халид низко поклонился, касаясь лба кончиками пальцев.

– И я тебе, meraa dost – мой дорогой друг.

«Избавься от груза, Шази. И лети, – звучало в голове напутствие подруги, разносясь по ветру, точно тайное воззвание. – Лети».

Шахразада расположилась в центре шатра, не обращая внимания на шум снаружи. На шаги новых воинов, прибывших в поселение. На звуки надвигавшейся войны. А вместо этого сосредоточилась, сидя на пыльном полу, согнув колени и скрестив лодыжки.

Сосредоточилась на самом уродливом коврике в мире: цвета ржавчины, с темно-синей каймой и центральным орнаментом из черно-белых завитков. С потрепанными, пожелтевшими кисточками с двух сторон. И подпалинами на двух других углах.

Коврик с собственной историей.

Хотя сам он был совсем маленьким, едва достаточным, чтобы уместить пару сидящих рядом человек.

Шахразада задумчиво склонила голову набок, затем сделала глубокий вдох и положила ладонь на поверхность коврика.

Покалывание, напоминавшее онемение после длительной неподвижности, начало нарастать вокруг сердца. Ощущение волной жара пронеслось в крови, перетекая в пальцы.

Хотя в этот раз Шахразада знала, чего ждать, она все равно вскрикнула, когда угол коврика приподнялся, и невольно отдернула руку. Волшебный предмет тут же безжизненно растянулся на полу.

«Избавься от груза, гусыня, – словно наяву прозвучал в ушах голос подруги. – Или ты потеряла способность слышать вместе со способностью брать себя в руки?»

– Я тебя слышала и в первые тысячу раз, зануда, – с легкой улыбкой пробормотала Шахразада воспоминанию Шивы, после чего потянулась и взяла с низкого столика поблизости пустой стакан и кувшин с водой. До середины наполнила сосуд, поставила в центр черно-белого орнамента самого уродливого в мире ковра и прошептала: – Время для серьезного испытания.

Затем снова положила ладонь на ткань. Как и раньше, в груди начало нарастать странное ощущение, которое постепенно распространилось до пальцев. Края коврика приподнялись и свернулись внутрь, а сам он взлетел в воздух, сначала по углам, а потом и целиком.