Рене Ахдие - Роза и кинжал

Сабля выскользнула из ножен с тихим шорохом металла по металлу. Ладони обожгло, пальцы вспыхнули болью. Однако Халид лишь крепче сжал рукоять и тихо выругался, когда глаза заслезились от солнечных лучей, а зрение помутилось.

Чувствительность к свету в последнее время обострилась из-за бессонницы. Вскоре окружающие начнут замечать это обстоятельство. Начнут замечать, что халиф предпочитает бродить в темноте по разрушенным коридорам некогда великолепного дворца, словно привидение.

Факир предупреждал, что подобное поведение многие могут счесть безумием.

Безумный халиф Хорасана. Юнец. Чудовище. Убийца.

Халид зажмурился и позволил мыслям унестись в прошлое, хотя пообещал себе этого не делать.

Когда он был семилетним мальчишкой, то часто прятался в тени и наблюдал, как брат Хасан обучался искусству сражения на саблях. Когда отец наконец разрешил младшему сыну присоединиться к наследнику на тренировочной площадке, Халид немало удивился, так как давно привык, что все его просьбы встречают отказ.

– Не помешает и тебе научиться хоть чему-то полезному. Пожалуй, даже ублюдок должен уметь сражаться, – поток упреков отца казался бесконечным.

Единственный же раз, когда он снизошел до похвалы, наступил спустя несколько лет, когда Халид одолел Хасана в битве на саблях. Однако уже на следующий день младшему сыну халифа запретили когда-либо снова тренироваться вместе со старшим.

Отец отправил наследника обучаться к лучшим мастерам.

Одиннадцатилетний Халид же оказался предоставлен самому себе. В ту ночь он поклялся, что добьется звания первого фехтовальщика Хорасана, чтобы продемонстрировать отцу: прошлое не дает ему права лишать сына будущего.

Но нет, для этого потребовалось нечто большее.

И когда он приставил лезвие сабли к горлу отца, тот понял это.

Халид улыбнулся своим детским воспоминаниям, принесшим с собой горечь застарелой обиды. Еще одна клятва, которую он не сумел исполнить. Еще один неудавшийся план возмездия.

Почему на ум пришло именно это и именно сегодня? Возможно, дело в тех детях, брате с сестрой. Камьяре и Шиве.

Какая бы прихоть судьбы ни привела Халида к их дверям, она же побудила его остаться вчера и помочь. Он поступал подобным образом уже не в первый раз после грозы: тайно отправлялся в разрушенные районы города под покровом тишины и теней.

Вначале Халид забрел в особенно пострадавший квартал рядом с базаром, чтобы раздать еду раненым, а спустя два дня вернулся, чтобы помочь восстановить стену. Его руки, непривычные к тяжелому физическому труду, покрылись мозолями и кровоточили.

Вчера же халиф впервые провел столько времени в компании детей.

Сначала Камьяр напомнил ему Шахразаду. Настолько, что даже сейчас это вызывало легкую улыбку. Такой же отважный и дерзкий. Ничуть не напуганный незнакомцем. Лучшие и худшие качества Шази.

Но с течением времени стало ясно, что ее дух гораздо ярче проявляется именно в Шиве. Девочка точно так же ничуть не доверяла Халиду и следила за ним краем глаза в ожидании предательства, в ожидании, что он может напасть в любое мгновение. Точно раненое животное, она осторожно приняла еду, не расслабляясь ни на секунду.

Умная, отважная Шива любила своего брата так явно, что Халид даже позавидовал их беззаветной преданности друг другу.

Выше всего он оценил честность детей и очень хотел бы сделать больше для их семьи, чем просто помочь расчистить крошечный дом от последствий разрушения и оставить скромную сумму, но знал, что любых усилий будет недостаточно.

Потому что ничто не могло возместить потерянное.

Халид открыл глаза, повернулся к солнцу спиной и начал разминаться.

Шамшир мелькал на фоне неба, описывая правильные дуги. Лезвие вспыхивало серебром на солнце, рассекая воздух с тихим свистом, пока халиф пытался заглушить мысли.

Но этого было недостаточно.

Халид взялся за рукоятку обеими ладонями и разделил шамшир надвое.

Ни один клинок не мог сравниться с лезвиями, выкованными из дамасской стали и закаленными в самом жарком пламени Храма огня. Халид сам заказал это непревзойденное оружие.

Держа сабли в обеих руках, он скользил по песку площадки, взмахивая ими над головой. Металл пел с яростью пустынного ветра. Однако и этого было недостаточно.

По предплечью потекла струйка крови, но Халид ничего не чувствовал.

Боль от расставания с Шахразадой затмевала все. И, как он подозревал, ничто и никогда не будет ранить сильнее.

– Неужели дела в Хорасане настолько плохи? – послышался голос сзади, но Халид даже не обернулся. – Похоже, казна совсем опустела, – продолжил поддразнивать Джалал, хотя шутки его, помимо обыкновения, звучали довольно натянуто. По-прежнему стоя спиной к нему, Халид вытер окровавленные ладони о концы алого кушака- тикки . – Пожалуйста, скажи мне, что сам халиф, царь из царей, все еще может позволить себе купить латные рукавицы. Ну или хотя бы одну перчатку.

Джалал обошел двоюродного брата, встал перед ним и вопросительно изогнул бровь.

Халид вернул шамшир в ножны, смерил капитана дворцовой стражи надменным взглядом и заявил:

– Если вам требуется перчатка, то я, пожалуй, приобрету ее для вас, капитан аль-Хури. Но только одну. Я не волшебник, чтобы наколдовать горы золота.

– Я имел в виду, что рукавицы нужны вам, мой повелитель, учитывая состояние рук, – рассмеялся Джалал, крепко сжимая рукоять скимитара , после чего уже серьезно спросил, кивнув на окровавленные ладони Халида: – Что случилось?

Тот не ответил, молча натягивая льняную рубаху- камис на разгоряченное тело.

– Имеет ли состояние рук отношение к твоим исчезновениям, последнее из которых случилось не далее как вчера? – настойчиво продолжил допытываться Джалал.

В его голосе прорезались раздраженные нотки.

Когда Халид снова промолчал, двоюродный брат подошел вплотную и уже без всякого намека на легкомысленность заявил:

– Послушай, дворец лежит в руинах. Город сильно пострадал. Ты не можешь продолжать исчезать без предупреждения на много часов, особенно в одиночку, без телохранителей. Отец уже почти исчерпал запас отговорок, оправдывая твое отсутствие, а я… я больше не хочу обманывать его. – Джалал провел рукой по копне волнистых волос, лишь растрепав их еще сильнее.

Халид внимательнее вгляделся в лицо двоюродного брата и с тревогой отметил отсутствие привычного выражения напускного самодовольства. Подбородок затеняла отросшая борода, обычно безупречно чистый плащ помялся и испачкался, а пальцы постоянно касались то рукояти сабли, то концов кушака, то ворота одежды, выдавая беспокойство.

За все восемнадцать лет жизни Халид никогда еще не видел Джалала в таком состоянии.