Кейти Роуз Пул - И меркнет свет

Беру опустила руки и погасила пламя, а потом повернулась к свидетелю и закованной женщине на алтаре. Свидетель застонал и поднялся на ноги.

– Узрите! – сказал Паллас и встал перед Беру, словно ничего не произошло.

Свидетель подпрыгнул, а только что украденный для него Дар отправил его дальше и выше, чем обычного человека. Это была неловкая и неумелая демонстрация, но вскоре он научится управлять своим Даром.

Беру встретилась с ледяным взглядом Палласа, и все внутри наполнилось страхом. Пусть ей удалось остановить бога, но вред уже был нанесен. И Эфира за это заплатит.

В ту ночь они вернулись в резиденцию в цитадели, а Беру – к своему ошейнику. Она уже привыкла к его слабому покалыванию и почувствовала облегчение, когда эмоции бога перестали накрывать ее разум, словно грозовые тучи.

Беру присела у огня, а Лазарос прятался у окна. Он стал ее личной тенью: охранял, чтобы убедиться, что она контролирует бога и сама не нарушает правила. Как бы Палласу ни нравилось командовать Беру перед последователями, он не оставался с ней наедине. Потому что слишком хорошо понимал, как сильно бог жаждет его смерти и свободы.

Беру не нравился Лазарос. Свидетели собирались вокруг Палласа по разным причинам, но преданность Лазароса превосходила их всех. Он выжег собственный Дар, чтобы это доказать. Такая верность не поддавалась объяснению, и Беру чувствовала, что даже некоторые свидетели остерегались его.

Прошло уже два месяца, а она так и не привыкла к его внимательным серым глазам, разрозненному узору из шрамов, пересекающих лицо, или к его осторожному поведению. Но больше всего ее нервировало, с каким благоговением он на нее смотрел. Для Палласа она была инструментом, но Лазарос ей поклонялся. Девушка не знала, что ей не нравилось больше.

Небо за окном Беру потемнело, и в дверь раздался стук. Лазарос подошел и открыл ее.

Внутрь зашла Эфира с двумя свидетелями по бокам. Ее запястья были закованы в наручники Божьего огня, но в отличие от ошейника Беру их никогда не снимали. Она заметила свежий рубец на щеке Эфиры, а ее одеревенелая походка намекала, что повреждений больше, чем видно.

Беру встала, подошла к сестре и обняла ее.

– Спасибо, что привели ее, – кратко ответила она свидетелям. – Теперь можете идти.

Они поколебались под взглядом Беру, поглядывая ей за плечо, где притаился Лазарос. Только после его сигнала они решились уйти.

– Принесите нам ужин, – крикнула им вслед Беру.

– И вина! – добавила Эфира.

Вторая дверь с щелчком захлопнулась, и Беру схватила сестру за подбородок, чтобы получше рассмотреть рубец.

– Я в порядке! – фыркнула Эфира, отталкивая руку сестры и бросая тревожный взгляд на Лазароса.

– Прости, – грустно произнесла она. Рубец словно светился на лице сестры, напоминая об обещании Палласа, что Эфира и только Эфира пострадает от неповиновения Беру.

Эти встречи с сестрой стали частью договоренностей между Беру и Палласом, но девушка заметила, что они также давали ему то, что можно использовать против нее. Дар, который можно забрать, если Беру не будет повиноваться.

– Не надо, – ответила Эфира, в ее голосе прозвучала гордость. Она запустила руку в складку куртки: – Я кое-что тебе принесла.

Лазарос бросился к ним, и Эфира закатила глаза, но кинула то, что держала в руке. Это была морская ракушка, которую она нашла в бухте у резиденции Архона Базилевса.

Как только Лазарос успокоился, изучив предмет, то протянул его Беру. Она открыла ладонь, и он вжал в нее ракушку. Его прикосновение всегда было холодным, словно Божий огонь, но Беру подавила дрожь и отняла руку.

– Спасибо, – поблагодарила она Эфиру и положила ракушку к другим на подоконник. – Пойдем, давай присядем.

Вместе они вернулись к камину и позволили его теплу согреть их руки. Холод уже начал проникать в воздух Паллас Атоса, когда жаркие летние месяцы уступили место осени.

Слуги, пережитки Архона Базилевса до его ареста, прибыли через пару минут и принесли ужин: рагу из ягненка, орехи и гранат лежали на подушке из шафранового риса. Дополнял блюдо кувшин вина.

Беру и Эфира так привыкли перебиваться остатками и жить в норах, что им пришлось привыкать к изобилию этого места. Нужно было привыкнуть и к другим вещам. Например, к мягким, ищущим взглядам, которыми ее одаривала Эфира во время еды. К чувству вины, грызущему сердце Беру, пытающейся не думать о лицах людей, которых она сегодня пытала.

Их было восемнадцать, больше, чем обычно. Она не хотела думать, что это значит, но послание Палласа распространялось, и к нему присоединялось все больше людей. Они разыскивали Одаренных, ловили их и калечили.

– Прости, – внезапно произнесла Беру, отложив вилку.

Эфира коснулась рубца на щеке:

– Беру, я уже сказала тебе…

– Я не про это, – возразила она. – Или… не только про это. Прости, что никогда не понимала до этого момента, каково тебе было. Все эти годы ты убивала людей, чтобы… Прости.

– Беру, это никогда не было твоей виной, – сказала Эфира, внимательно глядя на сестру.

– Я назвала тебя монстром. – Горло Беру сжалось от слез.

Эфира отвернулась:

– Возможно, это правда.

– Кто же тогда я? – спросила Беру. – Те люди сегодня в храме… Я лицемерка. Винила тебя за то, что ты делала ради меня. Но теперь я нахожусь в том же положении.

Эфира сжала руку сестры, в ее темных глазах бушевала буря.

– Ты бы никогда не смогла стать монстром. Ты моя младшая сестренка. И мы… – Она бросила быстрый взгляд на Лазароса, и Беру поняла, что та не договорила: «Мы выберемся».

– Все будет хорошо, – сказала Эфира и похлопала ее по руке со слабой улыбкой.

Беру повернула ладонь вверх и сжала руку сестры, мечтая, чтобы та поняла, какие опасные слова не произнесла.

Выхода не было. Не для Беру. Потому что с каждым новым днем баланс сил склонялся не в сторону Палласа и не в ее сторону. Побеждал бог. Его воля становилась все сильнее, и Беру не знала, сколько еще продержится, прежде чем он полностью вырвет контроль из ее рук.

И тогда они все будут обречены.

Хассан открыл дверь в комнату, которую делил с другими над таверной «Три пальмы». От усталости и злости его конечности были словно налиты свинцом.

В открытое окно проникал липкий от соли морской воздух. Развалившийся на кровати Гектор приветственно поднял руку, и Хассан заметил, что в другой у него уже зажата чаша с вином.

– Джуда нет? – спросил он, ногой закрыв дверь и проглотив горячую злость, подступившую к горлу. Как правило, Джуд и Гектор возвращались со смены в порту одновременно, за пару часов до окончания работы Хассана в конторе. Но Джуд постоянно исчезал, и это все больше раздражало.