Сэм Сайкс - Десять железных стрел

Чего именно, впрочем – тут осталось место дискуссии.

Это была фигура. Со слабо светящимися линиями, щербатыми и одновременно невозможно упорядоченными, вытравленными на поверхности. Но что за фигура – зависит от того, как на нее посмотреть. Прямо – пирамида. Наклони голову влево – куб. Направо – сфера. А может, сразу все. Или ничего. Я понятия не имела.

Ну, это не совсем правда.

Одно понятие таки имела.

– Епт, – Ирия отвернулась. – Рожа болит даже просто смотреть.

– Что… это? – спросила Агне, скривившись.

– Реликвия, – ответила я.

– Маловероятно, – пробормотал Урда. – Реликвии так не выглядят.

– Это и в самом деле Реликвия, – подтвердил Два-Одиноких-Старика. – Однако вы, мастер Урда, правы, на оную она не похожа. Изображение слишком уж мало.

Он прижал к сигиле еще один палец. Призрачная картина стала огромной, заняла половину комнаты. Тебе бы показалось странным – видеть, как у всех расширились глаза, слышать, как все задержали вдох.

Но, с другой стороны, ты наверняка знаешь о Реликвиях не слишком уж много.

Давным-давно, когда они впервые скинули ярмо Империума, пред Революцией возникла пугающая проблема: их жалкое оружие не шло ни в какое сравнение с бесчисленными легионами магов на службе Императрицы. Революции было необходимо нечто, дабы уравнять шансы. И Великий Генерал его нашел.

Никто, кроме него, не знал, откуда они взялись или как они работают, но Реликвии стали двигателями в машинах Революции. Их танки, живая броня, пушки и все, что еще выдумывали их инженеры для убийства людей, работало лишь благодаря Реликвиям.

Самая крупная из тех, что я видела, была размером лишь с человеческую голову.

И ее мощи хватило, чтобы сровнять с землей два города.

Реликвия такого масштаба, как показал нам Два-Одиноких-Старика… ну, у меня чуть мозг не сломался, пока я пыталась прикинуть, сколько она может разрушить.

– Невозможно, – прошептала Агне. – Они не могут… то есть они не бывают такими большими. – Она глянула на Джеро. – Дорогой, ты уверен, что не купился на весьма причудливую ложь? Как выглядел твой источник? Она красивая?

– Источник достоверный и надежный, заверяю вас, – произнес Два-Одиноких-Старика.

– Откуда уверенность? – поинтересовалась я.

– Я допросил не меньше дюжины революционных командующих, – ответил Джеро. – Разные ставки, разные формирования, и все говорили одно и то же. Их сведения исходят из одной инстанции.

– Все они могли лгать, – заметила я.

– Я чую, когда человек лжет, – Джеро отвел взгляд, избегая моего, и понизил голос. – Явно не после того, как я у него на глазах срезал двум его лучшим друзьям лица.

– Ой иди нахер, нельзя срезать человеку лицо, – Ирия глянула на брата. – Нельзя же?

– Это возможно, – ответил Урда, морщась. – И… грязно.

– Всякие сомнения, которые я испытывал по поводу сведений, развеялись, когда мои шпионы донесли о перемещениях революционных войск у края Долины, – продолжил Два-Одиноких-Старика. – Внезапный переброс неслыханных сил.

– Это каких? – спросила Агне.

Два-Одиноких-Старика поднял руку – и прижал к столешнице ладонь.

– Железный Флот.

Если до этого присутствующие распахивали глаза и задерживали вздох, то из-за нового изображения над столом все чуть не попадали замертво.

В воздухе зависли десять круглых фигурок – бледных, призрачных. Каждая – всего лишь крошечный кораблик с крошечными пропеллерчиками. Если не знать, что они такое, назовешь их очаровательными. И все же никто в той комнате не смотрел на них без мороза в сердце.

Потому что там не было того, кто не знал Флот.

– Мама говорила, что видела их однажды, – пробормотал Урда, единственный, кто обрел дар речи. – Мол, сперва услышала шум, как будто саранча в ушах стрекочет, пока она не утратила способность думать, видеть, как над ней нависает тень, как падают бомбы и…

Его лицо сморщилось, глаза зажмурились, он зажал уши ладонями, словно слышал все это в голове. Урда испустил тихий вой; Ирия метнула на него взгляд и снова повернулась к вольнотворцу.

– Флот редко видят вдали от Уэйлесса, – Два-Одиноких-Старика обошел стол по кругу. – Лишь их присутствие сдерживает налет имперских птиц, которые иначе обратили бы революционную столицу в пепел. Даже в самых тяжелых условиях они никогда не отсылали более двух кораблей. За этой новой Реликвией…

Лицо вольнотворца дрогнуло. Голос вырвался сухим, хриплым.

– Они отправили все десять.

Я особенно гордилась своей способностью никогда не лишаться дара речи – вряд ли меня называли бы Сэл Какофония, если бы я постоянно не могла подобрать слова. Но тут…

Я никогда не видела аэробль Революции. Черт, я даже была наполовину убеждена, что они существуют-то разве что в болтовне пьяниц и воплях потерявших разум. О них ходила молва, как и обо всех прочих чудовищах.

Среди любителей драмы их прозвали Десять Стрел, величайшими орудиями в колчане Революции. Потому, что они летели, куда им приказывал Великий Генерал, и там, где они вонзались… рождались легенды.

Легенды об огненных полях, кострищах, что горели шесть недель кряду. О почерневших кладбищах, что корабли оставляли после себя, искореженных деревьях и разбомбленных домах, отныне служащих надгробиями пелене трупов. Песни о ревущих двигателях, рвущихся небесах, железных крыльях…

Я не знала, что оставят после себя все десять кораблей.

Я не знала, есть ли вообще слова, способные такое описать.

– И возглавляет их…

Два-Одиноких-Старика повел рукой. Смутные изображения дрогнули, исчезли, сменились другим.

Человек, который уставился на нас в ответ, был всего лишь миражом, я знала, но вот так глянешь – и поверишь, что перед тобой призрак. Он был морщинистой, усохшей оболочкой человека; казалось, нахмурься он сильнее, и в получившийся залом засосет все лицо. Ввалившиеся глаза, кривой нос, впалые щеки. Не подумаешь даже, что он живой, что уж там говорить про командование, и все же…

– Калвен Приверженный.

– Приверженный? – Имя сорвалось с губ само собой. – Он, мать его, Приверженный?!

– Это… плохо? – робко спросил Урда.

– Ты знаешь это имя.

Голос Джеро был холоден, как и его устремившийся на меня взгляд. Но не холоднее ощущения, что поселилось у меня на загривке при упоминании этого имени.

– Каждый революционер получает имя от самого Великого Генерала, – сказала я. – Гордые, Суровые, Беспощадные, Исполнительные…

– Изначальные, – пробормотал Джеро.

– В глазах Революции нет имени выше, чем «Приверженный». Они получают уважение Великого Генерала, его восхищение и доверие, – продолжила я. – Видимо, поэтому параноидальный мудак за все время выдал его только шести людям.