Сэм Сайкс - Десять железных стрел

– Ну, признаю, нервишки слегка щекотнуло, – хмыкнул Эрет, проглотил остаток вина и отставил бокал на стойку для добавки. – Но я знал, что даже если мой меч разлетится на куски, у меня останутся вот эти орудия.

Он поднял руки и поиграл мышцами, заметно напрягаясь. Агне охнула и, пощупав его трицепс ладонью, которой можно было обхватить все плечо, нарочито заработала веером еще чаще.

– Клянусь Отпрысками, вы же одна сплошная мышца!

– О, да бросьте.

Я застонала громче, чем намеревалась, но не то чтобы Кропотливый заметил. Удивилась бы, если б у него вообще кровь в ушах осталась, чтобы вообще хоть что-то слышать, судя по тому, как штаны натянулись. Я огляделась, гадая, нет ли способа избавить себя от этих мучений побыстрее, чем сигануть в окно. Достаточно острый ножик, чтобы им проткнуться, например. Или, по крайней мере, выскрести себе глаза.

– Цыц, – упрекнул Джеро с усмешкой. – Пусть она выполняет свою работу. Это ж потрясающе.

– Это извращенно, – отозвалась я. – Более того, это отвратительная растрата наших командных сил. – Я ткнула в сцену у бара: Кропотливый демонстрировал Агне приседания, та восторженно хлопала в ладоши. – Какой смысл заставлять нашу грубую физическую силу это вытворять?

Джеро покачал головой и от души глотнул вина.

– Агне у нас не грубая физическая сила.

Я мигнула.

– Чего? Она же огромная.

– Это ее сильная сторона. Одна из многих. – Джеро постучал по краю бокала. – Грубая физическая сила – это ты. А она – очарование.

– Это почему я?!

– Потому что из вас двоих только у одной есть история о том, как она забила военачальника до смерти пустой бутылкой из-под виски.

Я скрипнула зубами. Не то чтобы я могла с этим поспорить – черт, да та бутылка даже не была пустой, когда я начала его колотить. Но все-таки странно, что не было ни одной истории о том, насколько я очаровательна.

Загадка, блядь.

Джеро, наверное, заметил у меня на лице ступор, потому как его ухмылка стала невыносимо шире.

– А что, хотела быть очаровашкой? – поинтересовался он.

– Нет, конечно, – фыркнула я.

Мы долгое мгновение наблюдали, как Агне хлопает в ладоши от того, что Кропотливый поднимает над головой стул. Я кашлянула.

– Но если бы и хотела, то определенно провернула бы все куда лучше.

– Дерьмо из-под птицы, – хмыкнул над бокалом Джеро.

– Пардон?

– А, нет, я не про тебя, – махнул он рукой. – Это я про другую нелепо идиотскую вещь, которую мне кое-кто только что сказанул. – Он снова хмыкнул. – Брось. Я слышал молву. Ты? Сэл Какофония? Женщина, которая избежала петли тем, что вызвала обвинителя на состязание по выпивке? Очаровашка?

Я тоже глотнула вина.

– Ну, чтобы прогнуть на такое все правосудие, нужно-таки быть очаровательным, а?

– Тогда валяй, – отставил Джеро бокал.

– Что?

– Скажи что-нибудь очаровательное.

– Сейчас?

– Сейчас.

– Ну я не могу, знаешь ли, вот так, по команде.

– Вот видишь, а это вроде как обязательное условие.

– Ладно, блядь. – Я хлопнула остаток вина, грохнула бокалом об стол, потом подалась к Джеро. Сверкнула полу-усмешкой – той половиной, что без шрама – и уставилась на него, вскинув бровь. – О, погоди, тебе что-то в глаз попало.

Джеро моргнул.

– Что?

Я наклонилась еще ближе – так, что дыхание коснулось шеи, а шепот зазвучал на ухо:

– Наше будущее.

Я удержала эту близость еще на мгновение, а потом опять откинулась на спинку и оценила выражение лица Джеро. Тот уставился на меня, беззвучно уронив челюсть, широко распахнув глаза, ослепленный обожанием и…

А, погоди, нет.

То был старый добрый ужас.

– Что, – произнес Джеро, – это было?

– Очарование, – ухмыльнулась я. – Я и не ожидала, что такой обыватель сумеет его оценить по достоинству.

– Я и не ожидал услышать подобное от того, чьи прошлые отношения были не с подушкой, – покачал он головой. – Откуда ты вообще это взяла? Ты что, обдолбанной это придумала? Или ты прям сейчас обдолбанная? Или это вообще я обдолбанный?

– Ой, давай только без драмы, – зыркнула я. – В правильных условиях, заверяю тебя, эта фраза работает.

– Каких условиях? – Джеро встретил мой хмурый взгляд улыбкой – такой, которую мне не хотелось сбить с его лица. – Это когда ты револьвер у виска держишь?

– В следующий раз, когда использую эту фразу и все пройдет как по маслу, спросишь сам. – Я не сдержала ответной улыбки. – У человека, что будет выходить из моей спальни.

– Даже не знаю, проживу ли столько, чтобы дождаться. – Джеро рассмеялся. – Скажите мне откровенно, мэм, такое хоть раз срабатывало?

Моя улыбка вдруг померкла.

Я опустила взгляд.

Я моргнула, и ту долю мгновения темноты, которая показалась вечностью, я увидела ее: черные волосы, влажные, приставшие ко лбу, когда она встала с постели и принялась неловко искать очки; усмешка, кривая, как очки на носу; губы, на которых остался мой вкус, когда она посмотрела на меня и сказала…

«Такое вообще хоть раз срабатывало?»

Я уставилась на свой пустой бокал.

– Ага. Однажды.

Я ощутила взгляд Джеро так же остро, как и то, как исчезла его улыбка. Он открыл было рот, но передумал. Поднял взгляд, махнул проходящей мимо подавальщице.

– Простите, мэм. У нас тут малость пустовато. Еще бутылочку Имперского красного, будьте добры.

Девушка улыбнулась, кивнула, отошла. Я заворчала.

– Лучше б виски.

– Мы пытаемся не отсвечивать. Это имперский город, здесь пьют Имперское красное. – Джеро фыркнул. – Кроме того, от виски у меня во рту ожоги.

– Ох ну бля, надо б, может, взять тебе чашечку вкусненького молочка.

– Вот видишь? – Джеро ткнул в меня пальцем. – Вот это вот? Поэтому-то ты и не можешь быть очаровашкой. Так определенно выражается грубая физическая сила.

Я открыла было рот для ответа, но слова оставили меня, так же как мое внимание оставило Джеро, как только я уловила движение у входа в таверну. Какую бы остроумную шпильку я ни заготовила для Джеро, ей пришлось подождать.

Потому как в двери только что вошла женщина, которую мне было нужно убить.

– Опять пропустила учения.

Я помню ее голос. Точнее то, как он просачивался в комнату задолго до нее самой.

Кто-то называл ее пронзительной. Один командир легиона, с жутким вкусом в опере, выдал о ее голосе, что он «сродни паре неразлучников, если один упился в слюни, чтобы заглушить другого». Лично я всегда находила в нем некое прямолинейное очарование. Она не была склонной к пустой болтовне. Когда она заговаривала, она всегда подбирала для тебя каждое слово.

Но тем утром, когда, стянув с головы подушку ровно настолько, чтобы мрачно уставиться на нее из своего гнезда сбитых простыней, я начала понимать, что́ тот командир имел в виду.