Мари Бреннан - Халцедоновый Двор. И в пепел обращен

– Воспрещаю, – оборвала его Луна. – Желая разоблачить Лислика, я сделала бы это сама. Прямых улик против него нет. Да, ты можешь снова сразиться с ним, и на сей раз правда будет за тобой, но тогда ты просто удалишь его из игры, ничего не добившись. Меня заботит не Лислик. Меня заботят те, кто отдал ему приказ. Подосланный убийца был только частью общего замысла. Удары по Халцедоновому Двору наносились и прежде – нет, не военной силой, неявные, что и позволяло мне до последнего времени сохранять их в секрете. Теперь мне нужно разузнать больше об их вдохновительнице. – Луна устремила на рыцаря немигающий взгляд. – О Неблагой королеве Файфской.

Рыцарь окаменел. Тем временем Луна пристально вглядывалась в него, стараясь различить выражение лица в пляшущих отсветах пламени очага. Облизнув губы, рыцарь заговорил:

– Вы подозреваете брата?

Уголок рта Луны дрогнул в кривой усмешке, порожденной едким сарказмом.

– Не более, чем прочих придворных Гир-Карлин. Знаю, любви ко мне Кунобель не питает, но двор он покинул мирно… чего не скажешь кое о ком другом, некогда называвшем наш двор своим домом. Полагаю, брат говорил тебе, что Кентигерн Нельт тоже там.

– Еще один изгнанник, – с горечью сказал Керенель. – Такой же, как я.

– Совсем не такой же, – возразила сидевшая в углу Розамунда. Судя по дрогнувшим плечам, Керенель совсем позабыл о сестрах Медовар, державшихся тихо, как мышки, но слушавших в оба уха. – Этот-то изгнан Ее величеством навсегда.

– И не без веских причин, – добавила Луна. – Ты совершил ошибку, Керенель. Глупую ошибку, чем и заслужил позор. Однако врагом я тебя не считаю.

На лице рыцаря отразилось нескрываемое облегчение.

– Значит, вы подозреваете Кентигерна.

– В изощренности замыслов? – рассмеялась Луна. – Нет, изощренности в нем не больше, чем в грозовой буре! Вдохновитель сих новых бед – некто другой. С тех пор, как северный альянс распался, Никневен не хватает военной силы для прямого удара, а тонкостью и коварством, потребным для подспудных ударов, она не блистала отроду. Худшее, на что ее хватило – восстановить против меня самых подлых из моих придворных, наподобие Лислика. Полагаю, при ее дворе появился кто-то новый, обладающий и изощренностью ума, и желанием совершить сие злодейство. Я хочу знать, кто он.

К чему она клонит, не смог бы разглядеть разве что слепой и глухой.

– Вы хотите сделать меня соглядатаем.

– У тебя есть благовидный предлог. Изгнанному из Лондона, недовольному нашим двором – отчего бы тебе не отправиться на север, в Файф, дабы попытать счастья при дворе Никневен, вместе с братом?

Глаза Керенеля блеснули в отсветах пламени.

– Откуда вам знать, что я не помышлял так и сделать? – негромко спросил он.

«Будь так, ты не задал бы этого вопроса».

Поднявшись с кресла, Луна взяла его за руку. Пальцы рыцаря оказались холодны, словно лед.

– Знаю, ты едва не последовал за братом, – сказала она. – Но остался, желая взглянуть, какова из меня выйдет королева, а со временем уверовал в мои идеалы. В благородстве твоем я не сомневаюсь, и через год и один день мы примем тебя назад с распростертыми объятиями. А если тебе удастся раздобыть нужные нам сведения… ты будешь щедро награжден.

Керенель преклонил колено и коснулся губами ее руки.

– Я исполню повеление Вашего величества.

«Прекрасно».

Да, Керенель был не тем орудием, какое выбрала бы для сего дела Луна, однако убедительный мотив, необходимый ей, чтобы ввести агента в окружение Гир-Карлин, имелся именно у него. Однако осторожность не помешает…

– Так поклянись в этом, – сказала Луна, возложив свободную руку на его голову.

Пальцы Керенеля непроизвольно стиснули ее руку. В полумраке глаза рыцаря обрели цвет темнейшего из аметистов, а взгляд их в этот миг был совершенно бесхитростен, что красноречивее всяких слов свидетельствовало о его удивлении.

– Если ты дашь в этом клятву, – пояснила Луна, – мне не придется опасаться оплошностей с твоей стороны. Тогда ты даже случайно не проронишь ни одного неосторожного слова, коим мог бы ввергнуть в опасность себя или нас, остающихся в Лондоне. Дай же клятву, и я буду твердо знать: бояться нам нечего.

Удивление уступило место гневу, нараставшему с каждым ее словом. Луна вполне понимала, что нанесет ему оскорбление, но поступить иначе позволить себе не могла: в шпионском ремесле Керенель был неопытен. Вдобавок… да, сейчас она твердо уверена, что предателем он не обернется, но откуда ей знать, как скажется на нем год и один день среди тех, у кого есть причины ее ненавидеть?

Между тем, Керенель понимал: отказавшись от клятвы, он поставит под сомнение свою верность. И вполне мог представить, что за этим последует. Под взглядом Луны он совладал с собой, подавил гнев и замер.

Наконец рыцарь склонил голову и мертвенным голосом повторил слова предложенной ею клятвы:

– Во имя древней Маб клянусь вам в том, что отыщу корни злодейства, затеянного супротив Халцедонового Двора в Файфе, и ни словом ни делом не выдам причин своего пребывания там никому другому.

Все это время его пальцы сжимали руку Луны, не ослабляя твердокаменной хватки.

– Разузнай все, что сможешь, – как можно мягче сказала Луна, едва он замолчал. – А затем возвращайся к нам за наградой.

Часовня Св. Стефана, Вестминстер, 11 ноября 1640 г.

Если на свете и существовало решение, способное превратить майский роспуск парламента в ошибку еще более трагическую, то это было решение созвать его вновь полгода спустя.

На сей раз созыв парламента не вызвал прежнего ликования – разве что буйную радость перед грядущей битвой. От края до края Англии сторонники Короны потерпели сокрушительное поражение. Да, человеком короля Энтони себя не числил, однако был недостаточно благочестив и не настолько симпатизировал стороне Пима, чтоб выиграть перевыборы с легкостью. На людях он объявил, что вновь получил место в Палате общин милостью Божией, в действительности же заслуга сия принадлежала дивным. Когда он попросил помощи, Луна не возразила ни словом: иначе Халцедоновый Двор так и остался бы без своего представителя.

Итак, хмурым ноябрьским днем парламентарии вновь собрались в Вестминстерском дворце на битву за власть над Англией. Сырые, промозглые ветры дули в разбитые окна часовни, вгоняя сошедшихся в дрожь, заставляя плотнее кутаться в плащи. Жертвы долгих лет, миновавших с последнего роспуска Общин, окна пребывали в состоянии столь же скверном еще весной, но тогда на это никто внимания не обращал. Теперь же, в холодных объятиях ранней зимы, разруха заметно усугубляла мрачность парламентских слушаний.

Вдоль одной из стен тянулись ряды противников короля, включая всех их «офицеров». Пожалуй, вряд ли хоть кто-нибудь не прочил им в генералы Джона Пима, и вот он, ведет за собой на поле политической брани, против дезорганизованных сил Короны, и Гемпдена, и Сент-Джона, и Строда, и Холлиса, и Хезилриджа, и фанатичного сынка государственного секретаря, Генри Вейна-младшего. Будь на то их воля, они превратят короля в беспомощного калеку, мало-помалу урезая его власть, пока вся она не перейдет в их руки. Начало уже положено, теперь они готовят следующий ход.