Мари Бреннан - Халцедоновый Двор. И в пепел обращен

Однако высота его положения значительно превышала рост.

– Никто на свете, – сказал он в гробовой тишине, – не имеет привилегий, будучи обвинен в измене. Я пришел к вам, дабы узнать, присутствует ли здесь кто-либо из обвиненных.

Король сделал паузу, однако никто не ответил ни словом.

– Так здесь ли мистер Пим?

Ни вздоха в ответ.

Раздраженный, король обратился к Лентхоллу:

– Присутствуют ли в палате те, кому предъявлены обвинения в измене? Вы их здесь видите? Покажите их мне!

Креатура высшей власти, собственной волей спикер не обладал и в этот момент как нельзя лучше показал, куда нынче дуют ветры. Конвульсивно сглотнув, Лентхолл пал на колени.

– С позволения Вашего величества, в этом зале у меня нет ни глаз, чтобы видеть, ни языка, чтоб говорить, пока сего не изволит приказать мне Палата, коей я здесь слуга, а посему покорно молю Ваше величество простить меня за то, что не имею иного ответа на тот вопрос, какой Вашему величеству угодно было задать.

Несколько человек ахнули. Еще несколько злорадно захмыкали. Энтони не сделал ни того ни другого. Пришедшему с запозданием, ему пришлось сесть невдалеке от входа в часовню, и теперь, услышав шум в вестибюле, он повернулся и бросил взгляд в проход меж скамьями. В дверях, удерживая створки открытыми, вольготно расположился граф Роксбург, так что и Энтони, и всякий другой, кто ни пожелает, прекрасно мог разглядеть, что их ждет.

Вестибюль был полон вооруженных людей, элегантно одетых придворных, в большинстве своем – придворных королевы, и все до единого прекрасно стреляли из пистолетов, коими были вооружены. Один из них, встретившись взглядом с Энтони, дерзко усмехнулся, качнул пистолетом и направил дуло прямо на него. «Я жду лишь королевского слова», – с беспощадной, ледяной ясностью говорил этот жест.

Эндрю похолодел. Впервые в жизни ему приходилось опасаться не роспуска парламента, но его истребления.

– Что ж, неважно, – сказал король, скрывая за легкостью тона весь накопившийся в сердце яд. – Полагаю, мои глаза не хуже любых других.

Подняв подбородок, он пристально оглядел ряды стоящих. Энтони крепко зажмурился: ему-то приглядываться было незачем. Минут за десять до появления короля к Пиму явился гонец, после чего тот испросил для себя и остальных позволения удалиться. Да, накануне Общины порешили, что обвиненным надлежит присутствовать на заседании, дабы ответить на обвинения, однако Лентхолл не стал им препятствовать. Заминка вышла только из-за Строда, объявившего о намерении остаться и дать врагу бой. Пришлось Пиму с соратниками тащить его из часовни за ворот и полы плаща.

Да уж, хуже ареста парламентариев может быть лишь тот же арест, но неудавшийся…

– Я вижу, пташки мои упорхнули, – подытожил Карл. Самодовольная величавость, с коею он появился, исчезла, как не бывало, сменившись досадливым гневом. – Значит, того, зачем я пришел, мне не выполнить.

Отрывисто рыкнув, король поднялся с кресла спикера и стремительным шагом покинул Палату, провожаемый набиравшими силу возгласами о попрании привилегий парламента.

Халцедоновый Чертог, Лондон, 10 января 1642 г.

Не в силах усидеть на месте, Луна беспокойно расхаживала от стены к стене. На каждом развороте ее тяжелые юбки вздувались вкруг лодыжек колоколом. Да, Халцедоновый Чертог был прекрасным, просторным дворцом с множеством залов и коридоров, не говоря уж об увеселениях одно другого забавнее, но для нее оставался роскошной клеткой. Как же ей не хватало солнца и ветра в лицо!

Однако в Лондоне сделалось небезопасно. Бренный хлеб смертных мог уберечь от молений толп заполонивших улицы пуритан, но не от пущенного в голову камня. Баррикады из собранных по тавернам лавок, возведенные подмастерьями до того, как их рождественские праздники завершились Двенадцатой ночью, были убраны, но на смену им пришли отряды Лондонских Ополченцев. Готовясь к ожидавшемуся нападению, они выкатили на перекрестки пушки, а поперек улиц протянули цепи.

Не смевшей подняться наверх, Луне ужасно не хотелось отпускать в Лондон и Энтони. Два года, со времен того самого роспуска парламента, он выбивался из сил, стараясь удержать невероятное равновесие – отстаивал умеренность, хотя не доверял королю, оппонировал прихвостням Пима, хотя не отмежевывался от них слишком явно. Голосовавшего против билля об опале, его заклеймили страффордианцем, а могли обойтись с ним и хуже. Оппозиционным парламентариям уже не раз указывали на дверь, а кое-кого бросили в Тауэр.

Но Энтони и по сей день заседал в Палате общин, ради собственной безопасности перебравшейся из Вестминстера в Ратушу. По его просьбе Луна отправила наверх нескольких достойных доверия гоблинов и выяснила, что пятеро парламентариев, обвиненных в измене, скрываются на Коулмен-стрит, но что в этом толку? Нанести им удара король уже не мог. Он и без того пострадал от непозволительного промаха с их арестом, возмутившего подданных сверх всяких пределов.

Между тем Луне, поклявшейся оберегать Англию от подобных бед, оставалось только сидеть и ждать известий об имени и наклонностях Властителя Сумрака, раздувавшего пламя нападок на Карла в пользу Никневен.

Услышав хлопанье крыльев, Луна остановилась. Влетевший сквозь распахнутую решетку в стене комнаты сокол опустился на спинку кресла, взмахнул крыльями раз и другой, а с третьим взмахом начал расти, тянуться и кверху и книзу. Миг – и вот перед Луной, вцепившись в спинку кресла костлявыми пальцами, стоит остролицый паури. Где он сумел раздобыть этот плащ из соколиных перьев, Луна не спрашивала: да, этакие облачения у гоблинов не в обычае, но, благодаря плащу, его хозяин приносил немалую пользу.

Ни шапки ни шляпы, какую мог бы снять перед королевой, он не носил, как не носил и никакой одежды, кроме соколиного плаща. Завернувшись в него, паури преклонил колени. В ответ Луна небрежно подала ему руку, велела встать и спросила:

– С чем пожаловал?

К кругу ее придворных Оргат не принадлежал: домом ему служила заброшенная дозорная башня в Приграничье. Однако сестры Медовар знали его с давних-давних пор, со времен жизни на севере, и теперь наняли доставлять в Халцедоновый Чертог известия от Керенеля. Хорошо, что ей вовремя пришло в голову не посвящать в эти планы Аспелла, чем дальше, тем больше якшавшегося с Наследниками.

– Сейчас. Где-то здесь, – ответил паури и принялся копаться в перьях плаща, а горстью другой руки, дабы соблюсти хоть толику благопристойности, прикрыл причинное место. – Ишь, ублюдок, шустер… надеюсь, вам, Ваш-величие, удастся понять, в чем суть… а ну, поди сюда… ага! Поймал. И даже не раздавил.

Шпион с победным видом подал Луне нечто маленькое, отчаянно сучащее лапками. Да, Луна вполне ожидала, что Керенель передаст вести не в письме и даже не на словах – слишком уж риск велик, но это?..