Eugenio Pochini - Пиратская кровь

– Смелее! – воскликнул Морган, побуждая высказаться. Он начал массировать виски от напряжения.

– Я могу отплыть раньше на пару дней, – начал Роджерс. – Это может помочь выиграть время, но повлечет изменения в соглашении. Я почти уверен, что команда не воспримет это положительно.

– Если проблема в деньгах… – осмелился предположить губернатор.

– Это касается сокровища, – поднял корсар с пола официальное письмо и поднес к глазам, прежде чем положить в карман.

– Все, что хотите! – ударил Морган руками по столу. – Мы должны прибыть туда раньше кого бы то ни было. Начать раньше могло бы означать спасение от унижения и позволило бы избежать ссоры с Его Величеством.

– Он этого не узнает. Даже если новость дойдет до Суда, нет никаких доказательств. И потом, Треугольник Дьявола всегда считался легендой.

– В этом Вы правы.

– А если слухи о том, что Вы заплатили команде пиратов, распространятся, чем Вам будет грозить эта вовлеченность? Последний член команды Беллами мертв.

– Следовательно?

– Следовательно, установленная цена правильная, – заявил Роджерс, желая успокоить своего собеседника и сфокусировать его внимание на своих словах. – Но для гарантии моей верности и верности моих людей я претендую на 80 процентов.

– Вы сошли с ума! – вскричал Морган, который готов был упасть в обморок.

– Мой разум никогда еще не был таким здоровым.

– Это грабеж!

– Вы можете принять это условие или отклонить.

– Сойдемся на 40%, – предложил губернатор.

– Вы жадный человек, Ваша Превосходительство, – пожал плечами корсар. – Вы задеваете мою гордость, если полагаете, что я соглашусь на 40%. Помните, что если все пройдет хорошо, Вам даже не нужно будет делиться с королем.

– 50%, капитан. И оставим этот вопрос.

– С половиной я не могу гарантировать, что слухи об этой истории не распространятся по свету.

– Тогда 60%.

– 70!

Морган бесстрастно смотрел перед собой, уперев локти в стол и скрестив руки.

– Согласен, – изрек он, наконец. – Семьдесят.

– Вы мудры, – протянул Роджерс руку в ожидании ответного жеста. Когда тот протянул руку в ответ, корсар сжал ее: – С Вашего разрешения, я хотел бы попросить Вас кое о чем.

– Еще?

– После всех долгих лет службе на благо короны, я полагаю, что заслуживаю нечто большее, чем официальное письмо. Я хотел бы получить вознаграждение в виде собственности и титула, признанного королем.

– То есть политическая карьера?

– Именно!

– Вне зависимости от того, какие выгоды принесет путешествие?

Роджерс кивнул.

– Как пожелаете, – обессиленно проговорил Морган. – Мы позаботимся о Вас в Суде.

– Благодарю Вас, – отпустил корсар его руку и быстрым шагом направился в сторону двери. Прежде чем выйти, он на миг остановился. – Любое обещание – это долг выполнить его. Помните об этом, Ваше Превосходительство.

С этим словами он вышел прочь.

***

Энни сидела на кровати, прислонившись спиной к стене, и смотрела в окно. В руках она держала чашку с супом. Волосы, обрамляющие лицо, колыхались от легкого ветерка, который раздувал закат. Они больше не напоминали умирающего осьминога. Скорее пучок пшеницы, качающийся на ветру. Бледное лицо было покрыто легким румянцем. По крайней мере, в тот момент болезнь отступила.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил ее Джонни, входя в комнату. Он провел весь день в беспокойстве, за исключением того момента, когда наблюдал за казнью Винна. Присутствие при смерти пирата наполнило его ужасом, который моментально исчез в тревоге за состояние здоровья матери.

– Устала, – ответила она слабым голосом. – Пока тебя не было, Бартоломеу позаботился обо мне. Он был очень любезен. Приготовил мне ужин, погляди, – желая показать ему еду, она попробовала сделать глоток.

– Дай это мне, – сел парень рядом с ней и начал кормить ее. Запах супа заставил его желудок сжаться от голода.

– Ты ел? – поинтересовалась Энни.

– Конечно, – солгал он. Он со вчерашнего вечера ничего не ел. Хуже того: все то, что он съел, осталось лежать в каком-то переулке после того, как он попробовал ром, предложенный португальцем.

Время от времени он промокал уголки ее рта салфеткой. Энни улыбалась, пытаясь проглотить суп. Когда с едой было покончено, Джонни помог ей улечься в кровать.

– Мне не хочется спать, – запротестовала женщина.

– Тебе надо отдохнуть, – посмотрел на нее Джонни взглядом, не терпящим возражений.

Аккуратно положив голову на подушку, она проговорила:

– Как странно, ты не находишь? Всегда я заботилась о тебе.

– Не утруждай себя разговорами.

– Я с самого утра не кашляю, – казалось, Энни не услышала его.

– Ты поправишься, верь мне.

– Дай бог.

Между ними легло короткое молчание, во время которого Джонни испытал сильное чувство вины. Будто он был узником в теле, которое ему не принадлежало, и он был вынужден беспомощно наблюдать за болезнью матери. Он видел ее через разноцветный калейдоскоп, стеклышки которого отражали боль и неуверенность. Он хотел сбежать, как можно дальше, чтобы не видеть ее в таком состоянии.

– Тебе лучше отдохнуть, – сказал он, беря чашку и ковш. – Бартоломеу нуждается во мне. Я могу оставить тебя одну? – со страхом спросил он, боясь, что она попросит его не уходить.

Но Энни удивила его, спокойно произнеся:

– Иди, конечно, и не волнуйся. Увидимся, когда закончишь.

– Согласен.

– Я люблю тебя, Джон.

– Я тебя тоже, – ответил он. Потом нагнулся и поцеловал ее в лоб.

***

Вечером Джонни заметил, что голова Бартоломеу чем-то занята. Он произнес всего несколько слов, и Джонни понял, что он кого-то ждет, потому что продолжал бросать непрестанные взоры на дверь и каждый раз, когда она открывалась, он затаивал дыхание в мучительном ожидании. Тем не менее, Джонни предпочел не вмешиваться в это, поскольку был занят обслуживанием клиентов.

Но некоторые разговоры, которые он услышал, неизбежно привлекли его внимание и воспламенили фантазию. Были те, кто обсуждал ужасную смерть Винна, и те, кто поддерживал капитана Роджерса, который готовился к какой-то загадочной экспедиции.

Когда последний клиент покинул заведение, Бартоломеу приказал парню закрыть кухню и помыть посуду. Потом он начал ходить по помещению и гасить свечи. Зал погрузился в темноту, освещаемую лишь несколькими тусклыми свечами.

Джонни провел целый час за мойкой бесконечных тарелок и бокалов. От невыносимого аромата специй его глаза покраснели, а нос заложило. Он боялся, что потеряет сознание. Но потом стал привыкать к запаху. Он мыл глиняный кувшин, когда дверь с другой стороны помещения с треском растворилась.

– Наконец-то, ты явился, – послышался голос Бартоломеу.