Роберт Говард - Приключения Конана-варвара (сборник)

Некоторые из этих мыслей промелькнули в голове Запораво, пока он поглаживал пальцами эфес своего меча, хмуро глядя на непрошеного гостя. По лицу же Конана нельзя было прочесть, о чем думает он сам. Он стоял, невозмутимо скрестив руки на груди с таким видом, будто находился на палубе собственного корабля; губы его улыбались, а в глазах не было заметно и тени беспокойства.

– Что ты здесь делаешь? – вдруг резко бросил флибустьер.

– Я счел необходимым покинуть место встречи на Тортаге вчера вечером до восхода луны, – ответил Конан. – Я отплыл в дырявой лодке и всю ночь греб и вычерпывал воду. На рассвете я заметил ваши топсели, бросил свое жалкое корыто тонуть, а сам поплыл к вам, что получилось намного быстрее.

– В этих водах полно акул, – фыркнул Запораво и испытал прилив раздражения, когда гигант в ответ лишь невозмутимо передернул плечами.

Метнув быстрый взгляд на шкафут, он увидел, что часть команды с интересом наблюдает за происходящим, глядя на них снизу вверх. Одного слова будет достаточно, чтобы они стремительным броском затопили полуют с абордажными саблями в руках, и тогда ничто уже не спасет гиганта, несмотря на то что он выглядел опытным бойцом.

– Почему я должен брать на борт каждого бродягу, которого выбрасывает море? – прорычал Запораво, причем его манеры и выражение лица были еще более оскорбительными, нежели сами слова.

– На корабле всегда пригодится хороший моряк, – ответил Конан, ничем не выдав своего негодования.

Запораво нахмурился – в словах чужака был здравый смысл. Он заколебался, не зная, что уже в этот миг лишился своего корабля, своей власти, своей девчонки и даже самой жизни. Но, разумеется, он не мог предвидеть будущее, ведь для него Конан был всего лишь очередным бродягой без роду и племени, которого отвергло, как он только что выразился, даже море. Бронзовокожий гигант ему не нравился, но тот и не провоцировал его. Его манеры нельзя было назвать вызывающими и оскорбительными, хотя в них сквозила уверенность, внушавшая Запораво беспокойство.

– Будешь работать за еду, – прорычал Ястреб. – А теперь убирайся с полуюта. И помни: единственный закон на борту – моя воля.

Улыбка, игравшая на тонких губах Конана, стала шире. Без колебаний, но и без излишней поспешности он повернулся и сошел на шкафут. Он даже не взглянул на Санчу, которая, вся превратившись в слух, во время разговора не сводила с него восторженных глаз.

Когда он оказался на шкафуте, команда обступила его – здесь были сплошь зингарийцы, полуголые, щеголявшие яркими и безвкусными тряпками, заменявшими им одежду, а в ушах у них и на рукоятях кинжалов поблескивали драгоценные камни. Они уже с радостью предвкушали, как станут насмехаться и издеваться над новичком, затеяв освященную временем игру приема его в члены экипажа. Здесь и сейчас ему предстояло выдержать испытание, по итогам которого решится, какое положение в команде он займет. Стоя на полуюте, Запораво уже, похоже, забыл о существовании незнакомца, но Санча по-прежнему с напряженным интересом следила за ним. Подобные сцены были ей не в диковинку, и она знала, что посвящение будет жестоким и, скорее всего, кровавым.

Впрочем, ее знакомство с таким делами можно было счесть весьма и весьма поверхностным в сравнении с тем опытом, которым обладал Конан. Он слабо улыбнулся, спускаясь на шкафут и обводя взглядом свирепые лица людей, столпившихся вокруг. Пират остановился, невозмутимо ожидая дальнейшего развития событий. В таких вещах неизменно соблюдался некий кодекс чести. Если бы он попробовал напасть на капитана, команда разорвала бы его на части, но сейчас они дадут ему шанс победить своего главного забияку в честном бою.

Человек, выбранный для этой роли, протолкался вперед – жилистый здоровяк в красном платке, повязанном на голове наподобие тюрбана. Он с вызовом выпятил массивную челюсть, и на его испещренном шрамами лице отразилась неприкрытая злоба. Каждым взглядом и движением он подчеркивал презрение, которое испытывал к Конану. И его подначки оказались столь же примитивными и грубыми, как и он сам.

– Бараха, да? – злобно оскалился он. – Говорят, там растят собак вместо мужчин. А мы, члены Братства, плюем на них – вот так!

Он плюнул Конану в лицо и схватился за меч.

Движение бараханца оказалось слишком стремительным для того, чтобы за ним можно было уследить. Его кулак размером с кувалду кузнеца с сокрушительной силой врезался в челюсть обидчика, и зингариец, взлетев в воздух, мешком свалился у планшира.

Конан повернулся к остальным. Не считая опасных искорок, вспыхнувших в его глазах, он остался совершенно невозмутимым. Но все издевки и подначки прекратились так же внезапно, как и начались. Матросы подняли своего товарища; сломанная челюсть у него отвисла, а голова бессильно покачивалась из стороны в сторону.

– Клянусь Митрой, да у него шея сломана! – ахнул какой-то чернобородый моряк.

– У вас, флибустьеров, хрупкие кости, – расхохотался пират. – Мы же на Барахе не обращаем внимания на такие шлепки. Ну что, теперь устроим дуэль на мечах или как? Нет? Значит, все в порядке, и мы – друзья, верно?

Пираты хором уверили Конана, что он говорит истинную правду. Мускулистые руки перевалили труп незадачливого драчуна через планшир, и к месту его падения тут же устремился с десяток острых плавников. Конан расхохотался и лениво потянулся, разминая мышцы, совсем как большая сытая кошка, и взгляд его скользнул на верхнюю палубу. Там стояла, облокотившись на поручни, Санча, и ее пухлые алые губы приоткрылись, а в темных глазах светилось жадное любопытство. Солнце светило ей в спину, четко очерчивая ее стройную и гибкую фигурку в коротком платье, которое казалось почти прозрачным. Но вдруг на нее упала мрачная тень Запораво, и он жестом собственника уронил ей тяжелую руку на плечо. Во взгляде, который он метнул на гиганта, стоявшего на шкафуте, читались злоба и вызов; Конан же широко улыбнулся в ответ, словно радуясь удачной шутке, которую никто, кроме него, не понял.

Запораво совершил ту же самую ошибку, которую совершали до него многие аристократы: пребывая в гордом одиночестве на полуюте, он недооценил мужчину на нижней палубе. У него была возможность убить Конана, но он ею не воспользовался, погруженный в собственные невеселые думы. Он не мог себе даже вообразить, что жалкие псы у него под ногами представляют для него угрозу. Запораво слишком долго оставался наверху и раздавил слишком многих своих врагов, так что подсознательно считал себя выше любых махинаций противников, занимавших подчиненное положение.

А Конан и впрямь не доставлял ему никаких неприятностей. Он легко влился в экипаж, ничем не выделялся среди остальных и веселился вместе с ними. Он проявил себя опытным мореходом и доказал, что превосходит силой любого из них. Он работал за троих и всегда первым брался за выполнение самых трудных и опасных задач. И его товарищи начали постепенно во всем полагаться на него. Он не ссорился с ними, а они старались не давать ему повода для ссор. Он играл с ними, мог поставить на кон свой пояс и ножны, выигрывал у них деньги и оружие, а потом со смехом отдавал обратно. И вскоре уже весь экипаж видел в нем лидера полубака [15]. Он не распространялся о том, что заставило его столь поспешно покинуть Бараху, но осознание того, что он способен на кровавые подвиги, ужаснувшие даже тамошнюю дикую стаю, лишь увеличивало уважение, которое питали к нему неукротимые флибустьеры. А он оставался неизменно вежливым и любезным по отношению к Запораво и своим товарищам, не опускаясь до оскорбительного или подобострастного поведения.