Кендалл Калпер - Соль и шторм

Внезапно ноги подкосились, тело съежилось, и я рухнула на пол, как надломившийся стебель. Вместо гневного порицания с губ сорвался тихий жалобный стон, похожий на мяуканье больного котенка. Вцепившись в кровать матери, я прижалась лбом к матрасу. Меня душили и сотрясали безудержные рыдания.

Мать молчала, матрас будто стал преградой, отделяющей ее от меня. Я почувствовала себя ужасно глупо. Зачем потянулась к этой женщине? Чего я ожидала? Доброты? Понимания? Я готова была вскочить на ноги и уйти навсегда, но тут что-то легкое, словно крылья бабочки, коснулось моих волос. Ее пальцы.

Я замерла, уткнувшись лицом в простыни, уперевшись коленями в кровать, а мать нежно гладила мои волосы. Длинные ногти бережно расплетали спутанные локоны, легонько задевая кожу, отчего по голове бежали мурашки. Меня бросало то в жар, то в холод, я отчаянно рыдала, изливая в тонкий матрас всю безысходность и пустоту.

Я плакала из-за Томми, который не хотел идти в море, но сделал это ради меня.

Я плакала из-за бабушки, которая ринулась в воду, в последней надежде избавиться от боли.

Я плакала из-за моего прекрасного Тэйна, покоящегося на дне океана.

Я плакала даже из-за матери, ее изуродованного лица и той тайны, которую она тщательно от меня скрывала. А она все гладила меня теплыми, мягкими пальцами.

– Мама, – прошептала я. Впервые за многие годы я назвала ее так, и мы обе почувствовали силу этого слова. Небольшая его магия оказалась огромной. Мать притянула меня к себе, помогая взобраться на кровать, и, не говоря ни слова, обняла.

Невольно я начала говорить. Слова полились потоком. В этом тоже была своя магия – высказываясь вслух, я изливала отравляющую меня горечь, будто открывала рану свежему ветру. Мать не разжимала объятий, пока я шепотом рассказывала о Тэйне, его татуировках и колдовстве его народа, его темных волосах и добрых, лучистых глазах. Затем я рассказала ей о бабушке, в отчаянии безумия бросившейся в море. Рассказала о моем сне и его значении. Поделилась своими страхами и своей виной. Хотелось, чтобы магия высказанных слов опустошила меня и, наконец, заглушила голоса в душе и мыслях.

Мама ничего не говорила в ответ, лишь время от времени вздыхала, показывая, что слышит меня, но когда я наконец измученно закрыла глаза и стала засыпать, принялась нашептывать мне странные, неясные, причудливые истории, которые тут же возникали в моих снах. Я проснулась – и она умолкла. Взглянула на ее белое лицо, сомкнутые губы… И я догадалась: она боялась, что мир между нами слишком хрупок и не решалась сказать что-либо в лицо. Поэтому я закрыла глаза, замедлила дыхание и притворилась спящей. И снова услышала горячий шепот.

Она рассказывала о своем детстве, когда все звали ее «Эсси-Роу-самая-красивая-девочка-в-Новой-Англии-а-может-и-на-всем-свете», словно это ее полное имя. Она вспоминала о тех днях, когда жила в домике на скалах, а бабушка была молодой и полной сил колдуньей. Рассказывала, что как-то отправилась в Нью-Бишоп, где другие девочки закидали ее камнями, а мальчишки смотрели и смеялись. Единственным ребенком на острове, который с ней общался, был зеленоглазый мальчик-сирота. Он спал прямо среди лугов, что простирались в центре острова. А еще он обещал маме то, во что у нее не хватало смелости поверить: однажды и она станет могущественной ведьмой.

И она стала. Спустя несколько лет проявилась сила ее необычайно красивого лица и родословной – в одно утро мать проснулась и поняла, что имеет власть над любовью, страстью, доверием, чувствами, так же как и я обнаружила однажды, что умею читать сны.

Вспоминая о том, что это принесло, она начала говорить отрывисто и коротко, а я все думала о девушке с дерзким лицом на фотографии и пыталась представить себя ею: надменной и жестокой, имеющей такую мощную силу, какой семнадцатилетней красивой девушке трудно совладать.

Парни гибли ради нее, безрассудно бросаясь в море, и волны возвращали их мертвые тела. Мужчины бросали своих жен, опьяненные ее красотой, сходили с ума от необычайной силы, которую она из гордости и не пыталась обуздать. Мать говорила мне и то, что я сама уже знала: магия – как опиум: чем больше его принимаешь, тем сильнее желаешь. Колдовство – как жажда у человека, который перенес кораблекрушение и пытается напиться соленой морской водой.

Но помимо известных историй – о легендарной красоте и дикой силе, о разбитых сердцах многих мужчин острова Принца, были и такие, о которых я узнала только сейчас. В свое время мама хотела стать ведьмой. Это оказалось таким неожиданным и удивительным откровением, что я больше не смогла притворяться спящей.

Она хотела стать ведьмой и хотела получить свою силу через боль, потому что всегда знала, как это должно случиться, – бабушка рассказала, когда маме исполнилось тринадцать. «Ты полюбишь лишь однажды, – говорила бабушка. – И этот человек принесет тебе ужасные страдания. Через эту боль ты и станешь ведьмой». Мужчина, которого она полюбит, должен причинить ей боль и стать отцом ее дочери. Именно так всегда и происходило. Если же, бывало, кто-нибудь из Роу приглашал другого мужчину в свою постель, ребенка от такой связи не получалось. Но мама думала, что сумеет перехитрить проклятье и изменить судьбу. Оказалось, мы похожи с ней гораздо больше, чем я могла вообразить.

Мать была готова к сердечным мукам, но не желала лишать меня отца. Поэтому она кое-что придумала. Решила, что встретит того, кто разобьет ей сердце и освободит ее дар, но наверняка не сможет иметь детей. А затем у нее будет достаточно времени, чтобы подыскать хорошего, доброго, заботливого человека, достойного стать отцом ее дочери.

– Он хвастался этим, – шептала мать, быстрые слова обжигали мою щеку. – Мол, столько женщин и никаких беспокойств по поводу детишек и беременности. Другие мужчины этого стыдились, а он хвастался. Он ненавидел детей. А у самого руки были мягкие, как у ребенка! Плохой человек, никчемный мужчина – и такие руки…

Мама надолго замолчала, я обеспокоилась, не уснула ли она. Повернулась к ней, и она еще крепче меня обняла.

– Я связалась с ним, хотя и знала, что никогда не смогу полюбить его, – шептала она. – Я забыла всех других, что любили меня. Даже единственного друга. А он столько раз предостерегал… Я возненавидела его за это. Звала его ревнивцем, который хочет, чтобы я принадлежала лишь ему. Думала, что он все равно останется со мной, что потом мы будем вместе. Ведь проклятье относится только к первой любви. Вторая любовь безопасна. Вот на что я надеялась.

Она говорила и говорила о зеленоглазом друге, сироте, который любил ее, о том, как они строили совместные планы: сначала она позволит разбить свое сердце, а затем вернется к нему. Но она и представить не могла, что магия делает невозможное возможным и что бесплодный мужчина станет отцом ее ребенка.