Кендалл Калпер - Соль и шторм

– У меня никого не осталось, – прошептала я скорее себе, чем контрабандисту. – Бабушка убила себя. Лучший друг погиб во время крушения «Орлиного крыла». Парень, которого я любила…

Волна боли поднялась в груди и переполнила меня. Казалось, я стою на краю черной бездны, готовая сорваться. Я потрясла головой, не в силах произнести ни слова.

– Даже мать меня оставила ради церкви в горах… – еле вымолвила в конце концов.

– Мать тебя не оставила.

Я бросила на него быстрый взгляд.

– Что ты имеешь в виду? Она уехала вместе с мужем в Пенсильванию. Ее посудомойка видела, как она садилась в лодку.

– Может, и садилась, – пожал он плечами. – Пастор и его дети точно уплыли. Но ее с ними не было. Она не покидала остров и сейчас в Нью-Бишопе. Парень из моей команды слышал, как о ней болтали в городе. Говорили, что оставили ее в покое, по крайней мере, пока.

Сердце болезненно сжалось, но я не обращала внимания.

– Это неважно, – сказала я тихо. – Она виновата во всем, что произошло. Не хочу ее видеть. Не хочу даже, чтобы она знала, что я жива.

Контрабандист молчал, и когда я повернулась к нему, увидела, что он внимательно меня изучает, сдвинув темные брови на переносице. Он подошел к моей кровати, переставил чашку с бульоном на пол и присел на табурет.

– А я ошибался, – протянул он.

– В чем это?

– Ты очень даже на нее похожа. Упрямая и самоуверенная, даже когда не права.

– Как это я не права?

– Вместо того чтобы забыть про гнев и поговорить с матерью, ты предпочитаешь, чтобы она оплакивала тебя, – в его голосе звучали стальные нотки. – А она, между прочим, осталась здесь из-за тебя.

Я потрясла головой.

– Она осталась, потому что мы не можем покинуть остров, никто из нас. Ты не поймешь. Он как магнит. Мы не можем отсюда уехать, вот почему она осталась. Так что я здесь ни при чем.

– Она всегда мечтала покинуть остров, – произнес он тихо. – Может, прежде чем выкинешь ее из своей жизни, спросишь, почему она этого не сделала?

– Почему бы тебе не рассказать? – спросила я язвительно. – Как я погляжу, ты слишком много знаешь.

Контрабандист пожал плечами, его губы растянулись в улыбке.

– Нет, – он покачал головой. – Но я хочу, чтобы ты кое-что узнала, пока не решила все окончательно.

– Разве ты меня не слушал?! – крикнула я. – Я уже все решила! И не буду с ней встречаться!

Но он по-прежнему отрицательно качал головой, затем достал из внутреннего кармана куртки измятую фотографию. Несколько секунд смотрел на нее сам, а потом протянул мне.

Это была моя мать. Еще до того, как отец изуродовал ее лицо. Настоящая красавица, как и говорили: высокие скулы, нежные, мягкие губы, лицо, полное света. Но не красота приковала мое внимание. На фото она сосредоточенно смотрела вперед, глаза дерзко и яростно пылали. Одну руку держала вдоль тела, сжав кулак, вторую – положила на живот, над юбкой, как раз под грудной клеткой. Она была похожа на дикого зверя, на ведьму, гордую и могущественную, которая защищала маленький бугорок под платьем. Защищала меня. Я долго вглядывалась в ее красивое лицо.

– Почему ты это хранишь? – спросила я, наконец, но он не ответил.

Я вспомнила, что рассказывала мать про отца и его мягкие руки, отложила фотографию на кровать и прикоснулась к руке контрабандиста. Его рука оказалась теплой и сильной, он позволил мне провести пальцами по его грубой, мозолистой, темной от загара коже.

– Ты не он, – сказала я, сама не зная, что чувствую: разочарование или облегчение. Я убрала руку, тихо шлепнула по коленке и снова взяла фото.

– Он погиб, – контрабандист нерешительно глянул на меня. – А ты не знала?

– Нет.

– Несколько лет назад. В конце войны. Тебе было около двенадцати. А ты думаешь, почему она тогда приехала за тобой? Она и с бабушкой оставила тебя только из страха, что отец найдет тебя и убьет, а твоя бабка умела усмирять разгневанных мужчин. Так что мать оставила тебя у нее ради твоей безопасности.

Мы оба молчали, глядя на фотографию.

– Когда шторм обрушился на остров, она сломала ногу, – сказал он тихо. – И все никак не поправится. По слухам, она может умереть.

В его голосе я слышала настойчивость, беспокойство. И любовь. Я изучала сгибы и пятна на фотографии, размягченные от пальцев края. Перевернув фотографию, увидела единственную надпись, сделанную коричневыми чернилами: «Эсси». Так зовут мою мать. Эсси Роу. В один из редких случаев, когда бабушка заговорила о матери, она сказала, что ее имя звучит как шелест утреннего прибоя: э-э-эсссс-и-и-и, э-э-эсссс-и-и-и.

«Я хотела, чтобы она увлекала воду за собой всюду, куда бы ни пошла, – вспомнилось, как сетовала бабушка, сердито поджимая губы. – Но ничего не вышло».

– Говоришь, у тебя никого не осталось, – повторил мои слова контрабандист, поднимаясь с табурета и не сводя глаз с фотографии, которую я по-прежнему держала в руках. – Но это неправда.

– Мне она не нужна!

Он пожал плечами и направился к двери.

– Я и не говорил, что она тебе нужна, – контрабандист обернулся, задержавшись на миг. – Я сказал, что она у тебя есть.

Немного окрепнув, я покинула корабль. Дождь хлестал нещадно, но контрабандист одолжил мне свой плащ, подарил он и фотографию матери.

Был полдень, но небо, совсем темное, низко нависало над головой, а тучи, казалось, кипели и бурлили, заслоняя солнце. Это были мои тучи. Я пригнала их, словно вуалью укрыла остров, и тучи останутся здесь, пока я не отправлю их прочь.

Контрабандист ничего не взял за свою заботу, хотя наверняка такой длительный простой порядком навредил его бизнесу. Я сама предложила помощь. Боль разъедала меня изнутри, поэтому я знала, что смогу наложить любое заклинание, о чем бы он ни попросил, – будь то попутный ветер в парусах или защита корабля от столкновений и трещин. Но он отказался – мол, никогда не нуждался в таких штучках и начинать не собирается.

Я уходила, не оглядываясь и даже не спросив его имени, но прощальные слова до сих пор звучали в ушах: «Надумаешь уплыть отсюда, девочка, – мой корабль к твоим услугам».

Но сейчас, когда я вернулась на остров, и помыслить не могла о том, чтобы снова его покинуть.

Из-за дождя все вокруг казалось серо-зеленым, блеклые краски смешались и слились. Я вдохнула запах сырой земли, травы и прохладной свежести, подняла лицо к небу, озаряемому молниями. Я была дома.

С каждым шагом обретенная сила все сильнее бурлила в венах, наполняя меня сладостным томлением и напоминая, что я теперь настоящая ведьма, такая же, какой была бабушка. Весь мир, казалось, пел для меня. Я опустилась на колени и сорвала мокрый от дождя голубой цветок с грязным стеблем. Бабушка использовала эти цветы для заклинаний на удачу. Из любопытства я решила кое-что попробовать: вложила магию в этот цветок, запечатлев его таким навечно, как насекомое в янтаре.