Майкл Муркок - Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти

– Поветрие? – Убаша-хан занервничал. – В Альбионе поветрие?

– В Альбионе нет поветрия, – пояснил сир Вивиан, – ибо Королева жива. Разве не слыхали вы приветствие простого люда: «Пусть не падет на нас поветрие»? Слыхали ведь – нет? По легенде, после смерти Перикла в Афины пришла чума.

– Но чумы боятся все. Каково, сир Вивиан, значение сих слов?

Сир Амадис Хлебороб ухмыльнулся, инвестируя в перемену опасных застольных настроений свою энергию.

– Они не боятся чумы – в том и дело. – Его жена дотянулась из-под опершегося на нее торса до кусочка сыра. – Приветствие косвенно отсылает к здравию Королевы.

– Моему здравию? – Глориана заговорила, будто очнувшись от сна. – Моему здравию?

– Поветрие, Ваше Величество, – сказал лорд Монфалькон. – Вы знаете – вера простонародья в то, что, если вам суждено умереть, на Альбион немедленно падет великая чума.

Глориана приосанилась и исполнилась доблести.

– Ага! Пусть они в сие верят – и у меня не будет врагов в Альбионе. Возможно, тогда я буду жить вечно. – Она осушила кубок. Некоторые усмехнулись вслед за нею.

Однако столь фальшивые слова из столь печальных уст лишь открыли ближайшим к ней гостям ее настрой.

– Вестимо, мэм, – храбро отвечал старый лорд Ингльборо. – Помолимся, чтоб республиканцы, разрушающие Традицию, а значит и краеугольный камень нашего Государства, прочувствовали пророчество всеми фибрами души! – Так он добавил собственной колченогости к хромоте хода мысли, к бессердечности мероприятия.

Вновь сир Амадис овладел собой и поднялся с кресла, поднимая кубок.

– Я произнесу всеобщий тост. За следующие полстолетия правления Глорианы!

За сим все, как положено, встали и выпили, за исключением Глорианы.

Боги, была бы я сейчас стара, и страдай мое тело от несложных ощущений слабоумия… Отчего не могу я примириться? Оттого, что примириться значит позволить Духу умереть. Но все же плоть говорит со мной, помыкает мной, измучивает меня… Плоть – не Дух. Ах, разве не едины они, как едины Глориана и Альбион… И я обречена на Искания, как обречены были рыцари Благородства стремиться к Чаше Брана и не найти ее, поскольку не были достаточно чисты? Сгубила ли я себя разгулом, утратила ли тайну, кою могла бы отыскать в девственной невинности? Ах, Отец, познание, коего ты требовал, а я не отвергала, ибо так тебя страшилась, так тебя почитала, и, Отец, так тебя любила… Если бы только даровал мне и себе чуть больше неведения…

– Глориана! Глориана!

Они пили.

Затем, усовестившись, и она поднялась и воздела собственный бокал.

– Всем моим почитаемым джентльменам и их леди, всем посланникам чужедальних дворов я желаю здравия!

И сей тост, учитывая недавнюю отсылку к чуме, казался доброй шуткой Королевы, обсмеявшей саму же себя. Их восторженное веселье звенело в ее голове, и она внимала их комплиментам и улыбалась, будто пошутила намеренно, подмечая, что Убаша-хан и особенно лорд Шаарьяр искали иронии в ее расчетливой, сбивавшей со следа зыбкости и полагали, что получили более полное представление о ее характере, хотя ни тот ни другой не распознали умышленную иронию, коей она потчевала их в моменты формальных сношений. Се ее развлекло, и она вынуждена была маскироваться, уделяя чрезмерное внимание слуге, подливавшему свежего вина.

Как жаль, что нет здесь Уны, еще не вернувшейся со Ская. Вот консорт для Королевы! Не изменить ли мне Закон и не жениться ли на графине? Мы с Уной вместе правили бы куда лучше. Жаль, что у нее столь мало власти. Я тоскую по тебе, Уна…

Она подняла глаза. У конца стола, скрипя, воздымался боеготовый сир Танкред Бельдебрис, поддерживаемый леди Мэри Жакотт, об исчезновении коей из королевской постели Глориана начинала теперь сожалеть. Не столь давно леди Мэри энергически изображала для Королевы мальчика. Ныне она изображала демуазель в пару к воздержанному шевалье – Танкреду, явно услаждаема его неуклюжей невинностью; в него влюблена. Глориана ощутила порыв-другой ревности, просквозившей ее полуодурманенное сердце, и, отвратившись низменных помыслов, прогнала ощущение, хотя ревновала вовсе не к сиру Танкреду, но к Мэри, отыскавшей средоточие собственной веры в конкретном индивиде.

– Ваше Величество, – возгласил сир Танкред: красное лицо в его стальном футляре сияет, своенравные усы щетинятся, гигантские перья колышатся, – как Воитель Вашего Величества, как Воитель Альбиона, как Защитник Чести Королевы я предлагаю вам мой меч. – Он, коему единственному из гостей дозволено было носить большое оружие, вытащил тяжелый орнаментальный палаш из ножен иберийской эмали и стоймя возвысил его, держа за лезвие. – И я прошу позволения бросить вызов любому присутствующему, если тот оскорбит Ваше Величество либо имя Альбиона. – Он прервался, будучи в значительной степени нетрезв. Глориана сразу его возлюбила. – Доратоборства – на мечах, булавах, копьях и любом другом достославном оружии – до тяжелого ранения или смерти.

Глориана сделалась Королевой, зычногласой и благостной.

– Мы благодарны за демонстрацию преданности, сир Танкред, что вдохновительна и достойна Двора Медведя и Великого Века Новой Трои с его расцветом Рыцарственности. И если случится так, что нас здесь оскорбят, мы прикажем вам отмстить сие оскорбление силой оружия. До тех пор мы будем молиться о том, чтобы вы хранили свою мощь для Майской Сшибки.

Сир Танкред моргнул.

– Однако, Ваше Величество, сегодня, здесь, немало кто столь вас оскорбил!

– Мы не слышали ни единого оскорбления, сир Танк-ред, – одни лишь невинные остроты. Мы все веселимся и забываем формальности, ибо мы добрые друзья за сим столом.

Убаша-хан прытко обернулся, дабы вглядеться в мрачнеющего сира Танкреда, и бормотал: «Достойно. Вестимо, достойно». Он потрогал навершие своего маленького кортика.

Сир Танкред вновь отверз уста, но был одернут сзади за помочи своей любовницей и с внезапным треском сел.

Убаша-хан принялся очень мягко шептать что-то леди Яси Акуе, и та быстро закивала, хотя разбирала хорошо если половину говоримого.

– Так даже достойные смельчаки обращаются в слюнтяев благодаря сей сверхлюбящей матери. – Он посмотрел через стол на лорда Шаарьяра, обменявшись с тем взаимно многозначительными взглядами.

Глориана, призванная сим инцидентом к исполнению дипломатического долга, обособила лорда Канзаса.

– Милорд, я слышала, вы предавались приключениям далеко от Девствии?

– В Восточных Индиях, мадам, и в пределах Африки, где я открыл несколько новых народов, управляемых могучими царями, что принимали меня с великим гостеприимством и слали приветствия Вашему Величеству. – Он вещал со скромным, цивилизованным добродушием, сознавая предуготовленную роль.