Майкл Муркок - Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти

– На пути к новой жизни, милорд, в коей он обретет достаточно неудобств, дабы ими насладиться. В Африке. В кандалах, бредет к Шалифу Бантустанскому.

Лорд Монфалькон дал выход еле слышному фырканью:

– Вы продали его, Квайр? Как раба?

– Как писца. С ним хорошо обойдутся – по бантустанским стандартам. Он утверждает в одном абзаце, что сам не лучше раба. Мне показалось верным дать ему вкусить реальности.

– Печатник сего? – Лорд-Канцлер помахал памфлетом, шагая к камину.

– Полуграмотный. Страха оказалось довольно. Вернулся к изготовлению отрывных объявлений и афиш.

– Вы уверены?

– Он утверждал, будто читает через пень-колоду и не понял соли памфлета. Оттого я предложил застраховать его от будущих ошибок, гарантировав, что он не сможет читать вовсе.

– Ох, Квайр, – сказал лорд Монфалькон, внезапно посерьезнев, – любопытно, не соберетесь ли вы однажды запугать меня.

– Не моя специализация, милорд.

Монфалькон пребывал в тревожности. Он изучал Квайра. Он не мог найти ответа на вопрос, что задавали его глаза.

– Хотел бы я узреть ваш замысел, Квайр. Вы работаете не за золото, я знаю, хотя оплачиваемы достойно. Как сие сталось, что столько потрачено, а вы всё в том же костюме, в том же латаном плаще? Вы не бражник, да особо и не игрок. – Лорд-Канцлер насупился на слепивший огонь. – Вы не платите за женщин. У вас что, сбережения? – Памфлет был помещен на огонь и пошевеливаем длинной кочергой.

– Я трачу обильно, сир, на дела благие и не очень. – Квайр был сбит с толку, даже обеспокоен сим пробелом в понимании. – Вдова здесь, калека там.

– Вы, Квайр? – Хрюкотанье. – Филантроп?

– Я жалостливый приятель – но лишь для слабых. Безумных и сильных я не стерплю – с такими я дерусь или же их бегу. Мои благие дела, лорд Монфалькон, подобно всем моим делам, своекорыстны. Вашей и моей службе весьма содействует моя репутация щедрой души. Мы нанимаем великую армию лояльных простаков, верующих слабоумных мужчин и женщин, скучного, сердечного, честного народа – ибо такие люди никогда не квитаются с врагами. Они вечно незамечаемы, удостаиваемы лишь снисхождения. Оттого они более прочих благодарны за мои благие дела и доставляют мне всевозможные сведения – не из жадности, а из обыкновенной преданности. Я – их герой. Они поклоняются капитану Квайру. Они простят ему любое злодеяние («у него имеются на то причины») и защищают его, как могут, от любых последствий. На них держится любая интрига.

– Я почти польщен, Квайр, вашей доверительностью. Вы не опасаетесь открывать секреты своего ремесла мне?

– Ремесла? – Изумлен, Квайр замешкался на слове, потом мотнул головой, отвечая: – Нет, сир, ибо людей моего норова в мире маловато. По большей части воры – дураки, убивцы – романтики, соглядатаи – заносчивы. Я же горжусь тем, что объясняю теорию сей профессии, как и всякий художник наслаждается объяснением своего метода, поскольку знает, что редкое меньшинство способно следить за его мыслью, – и счастлив сим немногим потворствовать.

– Что? Вы рассматриваете меня как ученика?

– Разумеется, нет, милорд. Как равного.

Лорд Монфалькон покачал пальцем.

– Хюбрис, Квайр! Подозреваю, похищение королевских особ предлагает вашему воображению диету богаче, нежели вы можете себе позволить. Вы испили крепкого вина и не желаете теперь никакого иного. Вы падете – вы становитесь чересчур задиристы.

Квайр сделался угнетен.

– Мне так угодно. Наслаждаясь эмоцией, я черпаю ее, пока могу, и не глушу никогда. У меня мало веры в любое определенное будущее.

– Вы ожидаете смерти?

Квайр был изумлен пуще прежнего.

– Нет, милорд. Просто слишком много имеется возможных будущих. Мои планы до некоторой степени касаются их всех. И, если по-иному, не касаются ни единого.

– Вы не беззаботны, Квайр. Не изображайте такового передо мной.

– Моя жизнь столь же упорядочена, как… – Квайр указал в огонь, где чернел и распадался памфлет, – как была его… как будет, на самом-то деле. Но я играю на своих эмоциях с умением и тщанием музыканта, как играю и на эмоциях тех, кого склонен использовать.

– Но у вас должна быть амбиция.

– Я уже сказал вам, милорд. Усиливать и подчинять мои чувства.

Лорд Монфалькон встревожился.

– Вы оправдываете учеными словами низменные деяния, вот и все. – Казалось, он вот-вот отпустит Квайра. Он вернулся за стол мрачнее всех туч на свете.

– Милорд? – Квайр взял сомбреро в руку, шагнул к двери, но обернулся. – Вы признаёте меня как художника, конечно же? Я говорил искренне. Лучше не могу. Такие слова не должны трогать вас, милорд. Они объективны.

Лорд Монфалькон надул губы.

– Вы смакуете свои труды! – То было обвинение, и неожиданно.

Темные глаза Квайра полунаполнились приятным удивлением.

– Вестимо.

– Зевес! Я надеялся, сего не понадобится… Но необходимость ясна, и мы должны сие сделать. – Лорд-Канцлер испустил горький стон. – Я все-таки сыграю Сократа пред неким современным Калликлом!

Квайр гребнем запустил левую руку в густые кудри, изучая покровителя. Его хладный глас звучно вывел:

– Вы страдаете, милорд?

Монфалькон рылся в выдвижном ящике.

– Я должен вам заплатить.

– Вы больны, милорд?

– Бес вас потрави, Квайр, вы знаете, что дело не в телесном состоянии. По временам я задаюсь вопросом, что я вообще делаю и почему мне нужно трудиться нанимать вам подобных.

– Потому что я лучший. В нашей службе, сир. Однако же я не стану оправдывать свое амплуа. Я всего-навсего разъяснил себя. Оправдание – ваша забота.

– Э? – Монфалькон извлек коробок золота. Его руки дрожали.

– Неизбежное смакование боли и унижения товарищей появляется в процессе, милорд. Такова природа нашей службы. И все-таки: подобно солдату (когда одержана победа), что умножает сентиментальность вместо стыда, убыли и жалости, и я мог бы рыдать и вопить: « Ужасно! Но должно быть посему! » – и утешать себя (и вас, милорд, ибо сего-то вы и ждете от меня сегодня). Я отвергаю сию софистику. Взамен я кричу: « Ужас! Но как он сладок! » Будь я жертвой, думаю, все равно стоило бы научиться смаковать собственную участь, ибо и сие в равной степени – средство для усиления и подчинения чувств. Но я ищу свободу власти. Она дает мне поле обширнее. Оттого я хватаюсь за привилегию – коей наделяет меня ваше покровительство, – привилегию власти. Я предпочту смаковать чужую боль – не свою.

– Боль нужно вытерпеть, вот и все. Вы – создание, Квайр, извращенное и чахлое в душе своей. – Лорд Монфалькон складывал монеты в кошель, тщательно пересчитывая.

– Нет, сир, моя душа благородна не менее вашей, сир. Я всего-то трактую ее потребности манером, отличным от вашего, сир. – Квайр был покороблен не столько выпадами лорда Монфалькона, сколько его ошибочным разумением истины.