Майкл Муркок - Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти

– Еще несколько дней, не более, – сказал Квайр очень спокойно, – и Жакотты отплывут.

– Наш флот уже в пути, но станет на якорь в Иберии. До момента, пока не придется идти на помощь Альбиону. – Лорд Шаарьяр говорил подавленно. – Сие происходит на самом деле, Квайр?

– Вестимо, – сказал Квайр. – На самом деле. – Казалось, он разделяет настрой сарацина.

– Мы возродим былую славу. – Шаарьяр был нетерпелив. – В действительности она едва ли пострадала. Народ примет статного Гассана хорошо.

– Вестимо. Вы сотворите лучшую ложь, не пройдет и года, чем смог навеять Монфалькон.

Шаарьяр не оставил без внимания горечь Квайра:

– Вы не станете нам перечить, верно?

– Теперь? Каким образом? Все зашло слишком далеко.

– Чем вы займетесь?

– Найду очередного покровителя, надо полагать. – Бег беседы ему не нравился.

Шаарьяр рассмеялся.

– Вот оно что. Вы не удержались и ее возлюбили. Классика.

– Я нежен к несчастному созданию, особенно теперь, когда она застыла на краю поражения. Я всегда нежен к своим жертвам, сир.

– Нет! Здесь нечто большее. Вы колеблетесь. – Шаарьяр шагнул ближе, еще ближе. – Интересно, вы предали бы нас, коли могли? Способ найдется. Сир Томашин Ффинн готов вывести из Портсмута огромный флот, дабы предвосхитить Жакоттов. Оборотись вы против нас…

– Не страшитесь, милорд, я сдержал слово. Сим я славен.

– Как славны сокрытием истины за тщательно отобранными банальностями. – Лорд Шаарьяр пожал плечами. – Что ж, я должен вам доверять. Однако я часто удивлялся, почему вы с такой готовностью перешли со службы Монфалькона на мою…

– В тот день? Так было суждено. Я утратил самообладание в разговоре с лордом Монфальконом. Был уязвлен. Поймай вы меня назавтра, вся история была бы иной. Я бы воспрепятствовал всем вашим планам – именем Монфалькона. Но, вероятно, в спешке я дал слово – и сдержал его…

– Судя по тону, вы сожалеете, капитан Квайр.

Капитан с ним закончил. Прежде чем до Шаарьяра дошло, он уже отправился в обратное путешествие до покоев Глорианы, ибо вскоре она должна была проснуться.

Но она, когда он прибыл, уже встала. Она была бледна, ее разум – спутан. У постели стоял сир Орландо Хоз. Он кивнул Квайру, когда тот вошел.

– Что стряслось? Королева больна? – Квайр двинулся к ней. Он был удивлен, когда она отмахнулась от него, поглощена запиской, кою читала и перечитывала.

– Что в ней? – спросил Квайр Хоза. – Война объявлена? – Он ненавидел неведение. Он жил ради знания. – Что в записке?

Глориана показала. Записка была от Уоллиса.

– Мы нашли его. В одной из малых комнат при основном серале, – молвил сир Орландо. Он печалился, но и торжествовал тоже. – Он воспользовался страницей из книги сира Эрнеста, пером и роговой чернильницей поэта. Себя он заколол кинжалом. В сердце. Аккуратно, все обстоятельно рассчитав.

– Ах, Квайр! – обвинила его Глориана.

Записка адресовалась ему.

Капитану Квайру. Сир, будучи в сомнении касательно Вашего совета, я решил покончить с сомнением и болью раз и навсегда и предпринял сей шаг. Вы оказали мне услугу и тем самым обрекли меня на великие муки, однако вся вина лежит на мне. Я считаю, что уплатил Вам отягощавший меня долг и, таким образом, могу отбыть с чистой совестью. Я предал веру Королевы и не могу благодарить Вас за помощь в сем вопросе. Однако же я отмщен – предан Вами и Вашей креатурой так же, как, я знаю, Вы предали столь многих – предали смерти. Остаюсь, полагаю, пока жизнь во мне теплится, Вашим слугой. Флоре-стан Уоллис, Секретарь Высокой Речи Альбиона. Посредством сего деяния вновь верный друг Королевы.

– Вы пропали, Квайр, – сказал сир Орландо. – Сей бедный малый обвинил вас и погиб, чтобы доказать свою правоту.

Глориана заревела.

– Сие ничего не доказывает, – сказал Квайр. – Он обезумел от вины и отчаяния. Я знаю юного Фила. Се один из танцоров Патера, пребывал под покровительством Уоллиса. Заигрывал со всеми подряд. Уоллис попросил меня помочь, и я сделал что мог. Оттого он считал себя моим должником. Таков посыл всего письма. И еще его вера в то, что он пренебрегал долгом, преследуя любострастие.

Они сидели бок о бок на кровати, и она заново читала записку. Его Глориана игнорировала.

– Сир Орландо был прав. Гнусность определенного рода доказана.

– Только в глазах Уоллиса.

– Он вел записи по всем делам Державы. Он мог быть шпионом Татарии, а ты – его агентом. Или наоборот. Я припоминаю все то, на что намекал Монфалькон…

– Вряд ли при Дворе найдется лакей, что не добыл бы сии сведения, – сказал он. – Я не говорил ни с какими татарами, клянусь. Как ты можешь в сие верить? – Он был угнетен: обвинен, без умысла, человеком, коего не убивал, в чем-то, чего не совершал.

– Ах, Квайр, я за свою жизнь была предаваема столь многими и неизменно сохраняла веру. – Она взглянула на него безнадежно. – Я верила в Рыцарство и Альбион, в свой долг перед Державой и службу ей. Ты учишь меня себялюбию и твердишь, что се на пользу Державе. Я думаю, однако, что ты пытаешься предать меня опять, на новый лад. Ты принуждаешь меня предавать самоё себя. Что может быть безжалостнее?

– Так не пойдет. Ты устала. И ты все еще пьяна.

– Ничего подобного.

Он нахмурился:

– Ты дебатируешь несуществующие проблемы. Я люблю тебя. Не прошло четырех часов, как ты согласилась: нашей любви достанет, чтобы справиться со всем остальным.

– Я отвернулась от Альбиона. Я стала циничной. И столь многие погибли.

– Они погибали и прежде, – сказал он. – Просто ты сего не знала – почти ни о ком. Скольких умертвили куда более кошмарно, нежели леди Мэри?

– Что ты такое говоришь? – Она обернулась, нахмурившись. – Что ты знаешь?

Он сделался осторожнее.

– То, что слышал. Спроси Монфалькона. – Он рисковал своей же безопасностью. Стоит Монфалькону счесть, что Квайр выдал сии тайны, жизнь его обесценится.

– Во времена моего отца, ты имеешь в виду?

Он отступил.

– Вестимо.

Мгновение за мгновением она словно стягивала ремнями доспехи. Он поискал щель:

– Я люблю тебя.

Она помотала головой и выронила письмо.

– Ты думаешь, что любишь. А я тебя, маленький Квайр. Однако сие… – Она вскинулась и стала мерить шагами темную комнату. – Двор трещит по швам. Мертвецов прибавляется. Я-то думала, что своими деяниями избавлю нас от очередных смертей. Но вот ушел бедняга Уоллис. И в наших же тайных покоях, символизирующих наше бегство от смерти, от прошлого. Квайр, чаша переполнилась.

– Ты, кажется, винишь меня.

– Уоллис винил тебя.

– Вестимо. Его мозг разладился. Многие сделали бы из меня козла отпущения.