Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)

– Даже не знаю, что сказать насчет этой футболки… – призналась она тихо, чтобы Чарли не услышал.

– Могу сменить ее.

Она закатила глаза.

– Да нет, я не о том, что она на тебе – я про само ее существование, – она погладила кончиками пальцев улыбающуюся свинью. У меня ускорился пульс, но она вежливо не заметила этого. – С какой стати она радуется тому, что она – еда?

Я невольно усмехнулся.

– Ну, мы же не знаем, как все выглядит с точки зрения свиньи, так? Может, у нее есть причины улыбаться.

Она взглянула на меня так, словно сомневалась, что я в своем уме.

Я потянулся, чтобы взять ее за руку. Жест казался естественным, и в то же время я не верил в свою удачу. Чем я заслужил такое?

– Твой папа думает, что ты собираешься куда-то улизнуть, – сообщила Эдит.

– Знаю. Наверное, потому, что я показался ему взвинченным.

– А на самом деле?

– Это еще слабо сказано. Благодаря тебе. Спасибо, что осталась.

– Мне тоже этого хотелось.

Мое сердце заколотилось… нет, не быстрее, а как-то сильнее. По непонятным мне причинам Эдит хотела быть со мной.

Двигаясь с обычной человеческой скоростью, она разогнула ноги и перекинула их через мои, потом прильнула ко мне, свернулась так, как ей нравилось, приложив ухо к моему сердцу, и оно опять отреагировало на эти прикосновения слишком бурно. Я обнял Эдит и прижался губами к ее волосам.

– М-м-м… – протянула она.

– Это… – пробормотал я, уткнувшись губами в ее волосы, – …гораздо легче, чем я думал.

– По-твоему, это легко?

Она, кажется, улыбалась. Потом подняла голову, и я почувствовал, что она проводит носом холодную линию сбоку по моей шее.

– Знаешь… – задыхаясь, выговорил я, пока ее губы дотрагивались до моего подбородка, – по крайней мере, это уже легче, чем сегодня утром.

– Хм… – отозвалась она, провела ладонями по моим плечам и обвила руками шею, подтянулась выше и защекотала губами ухо.

– Почему это? – Мой голос смущенно дрогнул. – Как ты думаешь?

– Разум выше материи, – выдохнула она прямо мне в ухо.

Меня пронзила дрожь. Эдит застыла, потом осторожно отстранилась, одной рукой скользнув по голой руке пониже рукава футболки.

– Ты замерз, – сказала она. Прямо под ее прохладными пальцами моя рука покрывалась гусиной кожей.

– Все хорошо.

Она нахмурилась и прижалась ко мне, как раньше. Мне не хотелось размыкать объятия и отпускать ее. Она выпрямилась, и мои руки переместились с ее плеч на талию.

– Ты весь дрожишь.

– Мне кажется, холод тут ни при чем, – признался я.

Секунду мы смотрели друг на друга в темноте.

– Я до сих пор не понимаю, что можно и чего нельзя, – признался я. – Насколько осторожным я должен быть?

Она помедлила.

– Нет, не легче, – наконец ответила она на мой вопрос. Ее рука прошлась по моему предплечью, и оно опять покрылось гусиной кожей. – Но сегодня днем… мне все еще недоставало решимости. Прости, с моей стороны было непростительно вести себя вот так.

– Прощаю, – шепнул я.

– Спасибо, – она улыбнулась, но посерьезнела, глядя на мою руку. – Понимаешь, я… сомневалась в том, что мне хватит сил… – она взяла мою руку, прижала ее к своей щеке, не глядя на меня. – И пока сохранялась вероятность, что я… не выдержу, – она вдохнула запах моего запястья, – я… была начеку. Так продолжалось до тех пор, пока я не убедилась, что достаточно сильна и что я ни в коем случае не… и ни за что не допущу…

Я еще ни разу не видел, чтобы она подбирала слова с таким трудом. Совсем по-человечески.

– Значит, теперь никакой вероятности нет?

Наконец посмотрев на меня, она улыбнулась.

– Разум выше материи.

– Только и всего, – подхватил я, усмехаясь, чтобы дать ей понять: я просто шучу.

– Я бы не сказала, что это легко… приходится прилагать титанические усилия, но все-таки это возможно. А насчет твоего второго вопроса…

– Извини, – смутился я.

Она тихо рассмеялась.

– Почему ты извиняешься? – Вопрос был риторический, и она сразу продолжила, приложив палец к моим губам на случай, если я захочу перебить ее. – И поскольку это и вправду нелегко, будет лучше, если ты не станешь форсировать события. – Она убрала палец. – Ты не против?

– Конечно, нет, – поспешил ответить я. – Как скажешь.

Как обычно, я воспринял ее слова буквально.

– Если же станет… невмоготу, я точно знаю, что смогу уйти.

Я нахмурился.

– Я не допущу, чтобы тебе стало невмоготу.

– Завтра будет труднее, – продолжала она. – Весь день я ощущала только твой запах, и моя чувствительность к нему немного притупилась. Если же я какое-то время пробуду вдали от тебя, придется начинать заново. Но по крайней мере, уже не с нуля.

– Тогда не уходи, – предложил я.

Ее лицо смягчилось, на нем возникла улыбка.

– Это меня устраивает. Неси кандалы, я твоя пленница, – с этими словами она обхватила прохладными пальцами мое запястье, изображая наручник. – А теперь можно взять твое одеяло?

Я не сразу сообразил, о чем речь.

– А, ну да, конечно. Держи.

Дотянувшись до старого стеганого одеяла, которое обычно лежало свернутым в ногах моей постели, я протянул его Эдит. Она отпустила мое запястье, взяла одеяло, расправила и вернула мне.

– Мне будет приятнее знать, что тебе удобно.

– Мне очень удобно.

– Ну, пожалуйста!

Я послушно набросил одеяло себе на плечи, как плащ.

Она тихонько усмехнулась.

– Не совсем то, чего я хотела.

Она вскочила, по-другому расправила одеяло поверх моих ног, подтянула его до плеч, и прежде, чем я сообразил, что она делает, снова забралась мне на колени и угнездилась на моей груди. Одеяло служило надежным барьером там, где соприкасались открытые участки наших тел.

– Так лучше? – спросила она.

– Даже не знаю…

– Но все-таки ничего?

– Лучше, чем ничего.

Она рассмеялась, я пригладил ее волосы – это движение показалось мне достаточно осторожным.

– Так странно… – заговорила она. – Все то, о чем читаешь, слышишь в чужих мыслях, видишь в чужой жизни… нисколько не помогает подготовиться к тому, чтобы испытать это самой. Сияние первой любви. Это больше, чем я ожидала.

– Гораздо больше, – с жаром согласился я.

– И с другими чувствами так же – возьмем, к примеру, ревность. Мне казалось, я хорошо представляю, что это такое. Я сотни тысяч раз читала о ней, видела, как актеры изображают ее в тысячах фильмов и пьес, ежедневно слышала, как о ней думают другие люди, отчасти сама испытывала ее в легкой форме, мечтая о том, чего у меня нет… И все-таки она стала для меня потрясением. – Она нахмурилась. – Помнишь день, когда Маккайла пригласила тебя на бал?

Я кивнул, хотя тот день врезался в мою память совсем по другим причинам.

– В тот день ты снова начала разговаривать со мной.