Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)

Ну, а потом тебя чуть не задавили у меня на глазах. Позднее я придумал идеальное оправдание своим действиям в тот момент: если бы я не спас тебя, твоя кровь растеклась бы прямо передо мной, и тогда я не сдержался бы и выдал нас всех. Но это оправдание я нашел позднее. А в тот момент я думал лишь об одном: «Только не ее!»

Он закрыл глаза, забыв обо всем, кроме мучительного признания. Я слушала скорее увлеченно, чем осознанно. Здравый смысл подсказывал, что мне следует испугаться. Но вместо этого я чувствовала облегчение – наконец-то я все поняла. И переполнялась сочувствием к его мукам даже сейчас, пока он признавался, что жаждет отнять у меня жизнь.

В конце концов ко мне вернулся дар речи, и я слабо пролепетала:

– А в больнице?

Он открыл вспыхнувшие глаза.

– Я пришел в ужас. Не мог поверить, что все-таки подверг опасности всех нас, по своей воле очутился в твоей власти – не чьей-нибудь, а твоей! Как будто мне требовалась еще одна причина, чтобы убить тебя, – вырвавшееся слово заставило нас обоих вздрогнуть. – Но воздействие оказалось обратным, – поспешил продолжить он. – Я разругался с Розали, Эмметтом и Джаспером, которые считали, что сейчас самое время… так яростно мы еще никогда не ссорились. Но Карлайл встал на мою сторону, как и Элис, – произнося имя сестры, он поморщился. Я так и не поняла, почему. – А Эсме сказала: действуй по обстоятельствам на свое усмотрение, только не уезжай, – он снисходительно покачал головой.

Весь следующий день я читал мысли каждого, с кем ты разговаривала, и с изумлением выяснил, что ты держишь слово. Я никак не мог понять тебя. Зато убедился, что связан с тобой прочными узами. И сделал все возможное, чтобы держаться как можно дальше от тебя. Но каждый день аромат твоей кожи, твоего дыхания, твоих волос… становился для меня таким же потрясением, как в первый раз.

Он снова посмотрел на меня глазами, полными удивительной нежности.

– И все-таки, – продолжал он, – было бы лучше, если бы я выдал всех нас в первую же минуту, чем если бы теперь, здесь, когда вокруг нет свидетелей и меня ничто не останавливает, причинил тебе вред.

Ничто человеческое не чуждо и мне, поэтому я не удержалась и спросила:

– Почему?

– Изабелла… – Он старательно выговорил мое полное имя, потом шутливо взъерошил мне волосы свободной рукой. От этого легкого прикосновения меня охватил трепет. – Белла, я перестал бы уважать себя, если бы когда-нибудь навредил тебе. Ты не представляешь, как это мучает меня, – он вновь смутился и опустил голову. – Как подумаю, что ты лежишь неподвижная, белая, холодная… и больше я никогда не увижу, как ты заливаешься румянцем, не увижу блеск озарения в твоих глазах, когда ты разгадываешь мои отговорки… это невыносимо, – он устремил на меня взгляд прекрасных измученных глаз. – Теперь у меня нет ничего важнее тебя. Ты – самое важное, что только есть в моей жизни.

У меня закружилась голова от того, как быстро сменилось направление нашего разговора: с жизнерадостного обсуждения моей неминуемой гибели мы вдруг переключились на признания. Эдвард ждал, а я разглядывала соединяющие нас руки, но знала, что взгляд золотистых глаз обращен на меня.

– Мои чувства ты, конечно, уже знаешь, – наконец произнесла я. – Я здесь, что в приблизительном переводе означает, что я лучше умру, чем расстанусь с тобой, – я нахмурилась. – В общем, я полная дура.

– Дурочка, – со смехом согласился он. Наши взгляды встретились, и я тоже рассмеялась. Нас смешила глупость и абсолютная невозможность происходящего.

– Вот и лев влюбился в овечку… – прошептал Эдвард. Я отвела взгляд, пряча восторг в своих глазах.

– Глупая овечка, – вздохнула я.

– А лев – больной на голову мазохист. – Долгую минуту он вглядывался в тени под деревьями, а я думала, куда увели его мысли.

– Но почему… – начала я и умолкла, не зная, как продолжить.

Он повернулся ко мне и улыбнулся, солнце заиграло на его коже.

– Да?

– Скажи, почему ты убежал от меня, когда мы пришли на поляну?

Его улыбка погасла.

– Ты знаешь, почему.

– Нет, я о другом: что такого я сделала? Понимаешь, теперь мне придется быть начеку, так что лучше сразу узнать, чего делать не следует. Вот это, например, – я погладила его руку, – кажется, можно.

Он снова улыбнулся.

– Ничего такого ты не сделала, Белла. Во всем виноват я.

– Но я хочу помочь, чем могу, чтобы тебе было легче.

– В таком случае… – он на минуту задумался. – Просто ты находилась слишком близко. Большинство людей сторонится нас, они инстинктивно чувствуют, что мы иные, и это отталкивает их… Вот я и не ожидал, что ты настолько приблизишься. А еще – запах твоего горла… – он осекся и присмотрелся ко мне, пытаясь понять, не испугалась ли я.

– Тогда ладно, – беспечно отозвалась я в попытке разрядить атмосферу, которая внезапно стала напряженной. Я опустила голову и прижала подбородок к шее, прикрывая ее. – И все, горла не видно.

Шутка подействовала, Эдвард рассмеялся.

– Да нет, дело скорее в неожиданности, чем еще в чем-то.

Он поднял свободную руку и легко приложил ее сбоку к моей шее. Я сидела тихо, озноб от его прикосновения должен был стать естественным предостережением об опасности. Но я совсем не испытывала страха. А вот другие чувства…

– Видишь? – произнес он. – Все прекрасно.

Моя кровь бурлила, и я жалела, что не могу приказать ей течь помедленнее: это осложнение казалось мне самым серьезным, как и глухой отзвук пульса в моих жилах. Эдвард не мог не слышать его.

– Румянец на твоих щеках – прелесть, – шепнул он и мягко высвободил другую руку. Я безвольно уронила руки на колени. Он бережно провел по моей щеке, потом взял мое лицо в обе ладони, холодные, как мрамор.

– Не шевелись, – шепотом попросил он, как будто я и без того не сидела, словно примерзнув к месту.

Медленно, продолжая смотреть мне в глаза, он склонился ко мне. Потом неожиданно, но с той же мягкостью движений приложил холодную щеку к впадине у основания моей шеи. Пошевелиться я не могла, даже если бы захотела. Я слушала его ровное дыхание и смотрела, как солнце и ветер играют с его волосами оттенка бронзы – самым человеческим, что у него есть.

С намеренной неспешностью его ладони соскользнули по обеим сторонам моей шеи. Я вздрогнула и услышала, как он затаил дыхание. Но его ладони не остановились, пока не достигли моих плеч, и лишь потом замерли.

Он повернул голову вбок, провел носом по моей ключице. И затих, нежно прильнув щекой к моей груди.

Слушая мое сердце.

Он вздохнул.

Не знаю, сколько мы просидели неподвижно. Может, несколько часов. Постепенно мое сердце забилось тише, но он по-прежнему не шевелился и молчал, обнимая меня. Я понимала, что в любой момент ощущения могут стать невыносимыми, и тогда моя жизнь оборвется – так быстро, что я, наверное, даже не замечу. Но заставить себя испугаться я не могла. Не могла даже думать ни о чем, кроме его прикосновений.