Валентина Ласлоцки - Мой маленький Будда

В 2003 году в России вышел фильм молодого талантливого режиссёра Геннадия Сидорова «Старухи», где одну из ролей также играет актёр-даун Сергей Макаров. Фильм получил «Золотую розу», главный приз российского кинофестиваля «Кинотавр».

Сергей – один из ведущих актёров Московского Театра Простодушных, труппа которого состоит всего из девяти актёров, шестеро из них – дауны. Молодой человек поёт, играет на фортепиано (он освоил инструмент всего за шесть месяцев!). Театр ставит на своей сцене гоголевскую «Историю капитана Копейкина» с Сергеем Макаровым в главной роли. В самой драматической сцене спектакля, где капитан возвращается домой с войны, Лена Чумакова (у неё тоже синдром Дауна), которая играет роль матери, так искренне плачет (от радости: сын вернулся живым!), что вместе с ней рыдает весь зал. Мама Лены в одном интервью призналась: «Когда я узнала диагноз дочери, я три месяца беспрестанно плакала, но теперь я знаю: Леночка – самый лучший ребёнок на свете. Многие думают, что для нас они – тяжкий крест, который мы должны нести до конца жизни. Это неправда! Никто не умеет так бескорыстно и преданно любить, как любят они!» В Москве ежегодно проводится международный театральный фестиваль, на который съезжаются «особые» театры из разных стран мира. В основном это любительские театры. По мнению организаторов фестиваля, на сцене ограниченные возможности актёров превращаются в безграничные, благодаря их силе духа и таланту. Эти люди пишут новую главу в истории мировой культуры, расширяют её границы.

В Венгрии многие слышали о существовании театра «Бальтазар», о котором режиссёр-документалист Янош Зелки снял два фильма: «Это всего лишь игра» и «Я буду актёром». Дора Элек, основатель и уже долгие годы бессменный художественный руководитель этого театра, закончила режиссёрский факультет во Франции. «Бальтазар» – во многих отношениях «особый» театр. В венгерских театральных кругах он широко известен и признан. Это один из немногих в мире профессиональных театров, на подмостках которого играют только актёры с ограниченными возможностями (в том числе и актёры-дауны). Театр возник не с целью «развивать и обучать» (таких множество!) и не как «отдушина для больных и несчастных». Он был создан ради настоящего искусства. Актёры театра ценой невероятных усилий доказали, что их театр не только имеет право на существование, но и может составить конкуренцию самым именитым театрам. «Бальтазар» занимает отдельное, и далеко не последнее место в театральном мире Венгрии.

«Но наша главная цель – чтобы на нас обратило внимание всё венгерское общество, – говорит Дора Элек в одном из своих интервью, – и чтобы на наши спектакли приходили бы даже те люди, которые вообще не ходят в театр. Кто увидит их на сцене, – продолжает она, имея в виду своих актёров, – тот не может не заметить, что их «ущербность» отступает на задний план, её затмевает их талант».

Режиссёр делает всё возможное, чтобы члены её труппы как можно чаще появлялись на экране телевизора, потому что она считает телевидение важнейшим средством в воспитании общества, в развитии у людей чувства эмпатии и толерантности не только к её подопечным, но и ко всем людям с подобными проблемами. По мнению Доры, только соответствующее отношение со стороны средств массовой информации может оказать действенную помощь. Актёры её театра, как и большинство людей-даунов, возможно, отстают в умственном развитии, но не в душевном и тем более не в духовном, считает Дора. Поэтому её возмущает необдуманное употребление в печати, в телевизионном и радиоэфирах таких выражений, как «душевнобольные» или «душевнораненные». «Отстающий в умственном развитии» и «умственно отсталый» – не одно и то же. А «душевнобольной» – третье понятие, которое не имеет ничего общего с двумя первыми. Чтобы научить общество политкорректности, в первую очередь политкорректными должны стать средства массовой информации.

Два года назад в репертуаре будапештского театра «Талия» появилась новая пьеса Кристы Салаи «А на восьмой день…». Спектакль затрагивает проблему материнства как таковую, рассказывает о радостях и трудностях в жизни матери-одиночки. Автор пьесы сама играет роль матери, которая воспитывает сына-дауна. Роль мальчика играет четырнадцатилетний Ботонд, маленький актёр с синдромом Дауна. Когда я впервые услышала об этом спектакле, я невольно задумалась, а почему, собственно, «восьмой»? Почему и в названии бельгийского фильма, и в названии венгерской пьесы фигурирует этот самый «восьмой день»? Ответ на свой вопрос я получила на спектакле: среди родителей детей-даунов распространена легенда, что Бог создал мир за шесть дней, на седьмой день он отдыхал, а на восьмой создал даунов, чтобы они несли в сотворённый им мир любовь. Может быть, для кого-то это просто красивая легенда, но для меня она звучит вполне правдоподобно. От нас требуется только одно – научиться принимать эту любовь и отвечать на неё тем же.

Сын известного в своё время советского композитора Долуханяна Коля родился с синдромом Дауна. В течение долгих лет благодаря своей уникальной памяти он был неофициальным, но незаменимым «секретарём» в Союзе композиторов СССР. Это была ходячая энциклопедия советской песни. Ему звонили по самым разным вопросам, и он тут же отвечал, кто написал ту или иную песню и кто был её первым исполнителем. Но уникальная память – не единственный его талант. Помимо прочего, он пишет стихи. Бо́льшая часть его стихотворений очень светлая, добрая и непременно с тонким юмором. Но есть и другие – наполненные природной мудростью и пронизанные недетской болью. Я приведу здесь одно из его произведений:

Разве не к нам обращено это стихотворение? Разве не к нам взывает Коля: «Примите меня, Люди!»

Я довольно рано начала приучать Имике к самостоятельности. С полутора лет он начал ходить на горшок, совсем маленьким научился пить из стакана, пользоваться ложкой, а чуть позже и вилкой, пробовал самостоятельно одеваться. Самым сложным делом оказалось завязывание шнурков. С этим мы очень долго боролись, хотя тогда уже существовало такое альтернативное решение проблемы, как ботинки на липучках. Но рано или поздно нам поддались и шнурки. Только всё это происходило в домашних условиях, где мама всегда была рядом. Когда Имике подрос, если не было другого выхода, я могла на короткое время оставить его одного, без присмотра, и была уверена, что дома с ним ничего плохого не случится. Но если мне приходилось оставлять его где-то в другом месте, с чужими людьми, у меня не было ни минуты покоя. Ему было четыре с половиной, когда он впервые попал в детский коллектив. При российском (тогда ещё советском) посольстве в Ливии работал детский сад. Была всего одна, но разновозрастная группа. Дети от 2 до 6 лет. Среди них и Балинт, которому тогда еле-еле исполнилось 2 года. В первые две недели я оставляла их в группе всего на один час, но и это мне давалось с большим трудом. Когда они немного привыкли и стали проводить в садике по 3–4 часа, я всё равно не уходила домой. Садилась где-то в укромном местечке во дворе школы и издалека наблюдала за ними. Это продолжалось до тех пор, пока воспитательница просто-напросто не прогнала меня: «Другие дети видят вас и ведут себя беспокойно, потому что им тоже хочется, чтобы их мамы были рядом», – объяснила она, как бы извиняясь за свою строгость.