Валентина Ласлоцки - Мой маленький Будда

В статье доктора педагогических наук Ч. Банфалви «Место детей с отставанием в развитии в системе школьного образования» нахожу некоторое объяснение поведению уважаемых коллег из «нормальной» школы: «Изолированная система образования детей с ограниченными возможностями привела к изоляции и педагогов-дефектологов. По определению господина Столлара, „в самом начале развития дефектологии – в целях признания её отдельной педагогической наукой – мы создали слишком закрытую учебно-воспитательную систему в которой акцент ставился на отклонение от нормы. В результате этого процесса не только дефектология как система обучения отделилась от общеобразовательной школы, но и отношения между педагогами-дефектологами и «нормальными» педагогами дошли до противостояния. Негативное влияние этого, в первую очередь, испытывают на себе люди с ограниченными возможностями“. (Столлар, 1985)»

Неужели всё так просто? Неужели «чрезмерной изоляцией учебно-воспитательной системы» можно объяснить ненормальное поведение «нормальных» педагогов?!

В общеобразовательных школах в последние годы заметно сократилась численность учащихся. Есть такие школы, где половина учебных классов попросту пустует. В то же самое время «Алкотмань-Батори» в течение долгих лет размещалась в нескольких квартирах старого типа, к тому же не в одном доме и даже не на одной улице (отсюда и двойное название школы: начальные классы располагались в здании на улице Батори, а старшие, вместе с администрацией школы – на улице Алкотмань). В некоторых кабинетах даже не было окон (в бывших квартирах это были, видимо, подсобные помещения), не говоря уже о спортзале или об актовом зале. Директор школы, учителя, члены родительского комитета регулярно обращались в самые разные инстанции, просили помощи у самых влиятельных чиновников, обивали пороги их кабинетов и, наконец, добились того, что «Алкотмань-Батори» получила половину здания в полупустующей школе – в той самой, на соседней улице – с отдельным (!) входом. Надо ли говорить, какую реакцию вызвало это решение у педагогов, которые так рьяно протестовали даже против совместных поездок в одном автобусе с нашими детьми? Они вместе с родителями организовали целую компанию по «защите» своих детей от наших «дебилов», провели закрытый референдум, попытались с помощь прессы привлечь внимание общества: «Как можно?! В нашей свободной, демократической стране притесняют личные права детей!» (ИХ детей!)

Справедливости ради отмечу, что среди тех родителей были и такие, кто не возражал против совместного использования школьного здания. Кроме того, нас поддержали чиновники из префектуры 5-го района, в чьём ведении находилось это здание. Благодаря их поддержке вопрос был решён в нашу пользу. Даже если они пошли на это ради своих меркантильных политических интересов (накануне выборов в органы местного самоуправления любое доброе дело повышает рейтинг!), это неважно. Важен результат: выиграли дети. Это была нелёгкая борьба…

К сожалению, к тому моменту Имике уже закончил «Алкотмань-Батори». Для него и его одноклассников последний звонок звучал в тесном коридоре старой школы. Им не довелось поучиться в просторных, светлых классах нового здания, они не играли на школьном дворе (в старой школе и двора не было!), не занимались физкультурой в своёмспортзале (хотя, насколько мне известно, в новом здании, куда переехала «Алкотмань-Батори», школьным спортзалом до сих пор пользуются только «старожилы», т. е. «здоровые» дети, а наши так и ходят в «договорной»!).

Без малого полтора десятилетия прошло с того дня, когда психолого-педагогическая комиссия решала судьбу Имике, когда мы впервые упёрлись в ту самую «стену». За это время многое изменилось. Ушла в небытие эпоха социализма, Венгрия получила долгожданное членство в Евросоюзе, все в один голос заговорили о демократии, о свободе личности, о «правах человека», о равных возможностях для всех и каждого… Одно осталось незыблемым. «Стена». Она стоит. И всё такая же высокая. И всё так же защищает только одну сторону. Ту, другую. Права наших детей, но ещё в большей степени наши души так и остаются беззащитными. Нас просто не замечают. Хотя ранее неизвестное слово «даун» тоже все выучили. Его употребляют как синоним слова «идиот». (Интересно, они находят это менее обидным или, напротив, хотят посильнее обидеть?)

Нам не помогут никакие «права человека», пока общество не освободится от предрассудков, которые не позволяют признать права другого человека только потому, что тот другой чем-то отличается от большинства. Только тогда можно будет говорить о том, что мы стали по-настоящему свободными личностями и живём в демократическом обществе. В Лиссабоне Имике работает в ботаническом саду и тренируется в спортивном клубе португальского МЧС среди здоровых людей. Он без сопровождения ездит на общественном транспорте, не зная португальского языка. Примерно через месяц нашего пребывания в этой стране он спросил: «Пап, а почему меня здесь все любят?» Мы не смогли ему дать ответ на этот простой вопрос… Но мне очень хочется верить в то, что, вернувшись домой, в Венгрию, он не задаст нам вопроса, почему его там «не любят»,потому что на этот вопрос будет еще сложнее ответить…

Среди моих знакомых есть семья, которая до рождения ребёнка с синдромом Дауна вела очень активный образ жизни. У них было много друзей, и они всегда были в центре их внимания. Но с рождением мальчика, выразив своё сочувствие громкими: «Ох, горе-то какое! Скажите, если мы чем-то можем вам помочь!» – все друзья куда-то исчезли. И я даже знаю, «куда»: они спрятались за ту самую «стену». У друзей были свои дети. Здоровые. Родители поспешили занять оборонную позицию, чтобы защитить их. Их мышление ничем не отличалось от мышления «нормального» большинства. Если встречаются две семьи вместе со своими детьми, во время игры один ребёнок влияет на другого. Это естественно. Как естественно и то, что влияние это взаимное. Если бы знали те «друзья», от чего они «защищали» своё чадо, лишая его общения с маленьким другом-дауном! Я открою им этот секрет: они «оберегли» своего ребёнка от искренней любви, от бескорыстия, от привязанности, от преданности, от доброты. От всего того, что в нынешнем мире стало дефицитом.

Нам повезло. Никто из наших друзей не отвернулся от нас из-за Имике. Наши дети проводили вместе столько времени, сколько могли позволить себе мы, взрослые. То есть при каждой нашей встрече. Конечно, в детстве Имике гораздо больше учился от своих маленьких друзей, чем они от него. Но когда я сейчас смотрю на этих детей, которые уже давно выросли и повзрослели, я вижу, что и они многое усвоили из уроков, полученных в детстве от моего сына. Они выросли добрыми, неравнодушными к чужой беде, понимающими людьми. Они никогда не обидят человека, который родился с каким-то недостатком. И своих детей будут учить тому же. И немалую роль в этом сыграло то, что они с самого детства знают Имике, который любил и любит их всем сердцем, а их родителям хватило мудрости не «защищать» своих детей от этой любви. Они уже в детстве научились принимать человека таким, каким он родился. Для них наш сын всегда был и остаётся «Киш-Ими» (маленьким Ими), их самый верным и преданным другом.