Валентина Ласлоцки - Мой маленький Будда

После наших горных и лесных походов мы возвращались усталыми и сразу заходили в дом. Имике тут же садился рисовать. Так как он очень любит животных, он и каждого из нас рисовал в образе какого-то животного. Он очень талантливый, и у него это хорошо получалось. Для меня он всегда выбирал какое-нибудь красивое животное (например, газель или дельфина), а для мальчишек – Балинта и Марка – страшных и противных. У него отличное чувство юмора!

А ещё мы очень много играли в «пазлы». Мы и сейчас иногда выкладываем наши любимые картины. Я всегда восхищалась тем, какой у Имике намётанный глаз. Он очень быстро может сложить картину, состоящую из нескольких сотен кусочков. Марк и Балинт находили «странным» наше увлечение «пазлами». По их мнению, это абсолютно бессмысленное занятие: «Что интересного может быть в том, что вы в сотый раз собираете одну и ту же картину?!» – возмущались они. Ну, во-первых, картин у нас было много, и все разные. А во-вторых, мы во время игры общались. Меня не очень интересовал «пазл» (одна я никогда не стала бы этого делать!), но мне нравилось сидеть на полу, искать нужные кусочки и болтать с Ими. И ещё я всегда знала, что я много значу для него. Рядом с ним я чувствовала себя маленькой принцессой. А какой принцессе не понравилось бы, что у неё есть такой преданный рыцарь, каким был для меня Ими!

Мы много разговаривали. Он рассказывал мне о каких-то экзотических животных, о которых я раньше даже и не слышала, а он знал о них всё. Но это не было нашей единственной темой. Мы обсуждали наши походы, сплетничали про Марка и Балинта (по правде сказать, сплетничала я, а Ими только смеялся над этим). А сейчас у нас ещё больше общих тем. Он любит современную музыку (и у нас с ним похожий вкус), мы обсуждаем фильмы, он знает имена актёров, моделей.

Но до сих пор он сохранил привычку рисовать для меня. Все его рисунки я собираю. Однажды он подарил мне резиновую игрушку в форме сердца. Я храню её среди самых дорогих мне вещей. И мне это важно, потому что это подарок Ими. Сейчас мы мало времени проводим вместе, и мне его не хватает. Мне не хватает его юмора, его весёлых историй, его теплоты. Не хватает той любви, которую я получаю только от него».

Что чувствуют те люди, которых друзья оставили из-за их ребёнка? Может, они его обвиняют в том, что остались одни? Может быть, отсюда берёт начало то чувство стыда, которое они испытывают из-за своего сына или дочери и из-за которого они прячут глаза при встрече с другими людьми?

А задумывались ли они над тем, как это сказывается на их ребёнке? В то время, когда малышу надо постигать окружающий мир, чувствовать на коже солнце и дуновение ветра, слушать пение птиц и звуки цивилизации, он бо́льшую часть дня проводит в закрытом помещении, за решёткой детской кроватки, потому что мама стыдится его, ведь он родился другим. Многие из таких мам не хотят видеть на лицах людей нездоровое любопытство или простое замешательство, когда те замечают, что с ребёнком «что-то не то», какой-то он «не такой». Они не хотят отвечать на бестактные вопросы: «А вашему сколько? И он ещё не держит головку?…не сидит?…не разговаривает?»

Мне знакомо это чувство. Но мне удалось переступить через себя, в интересах собственного ребёнка удалось подавить в себе глупое родительское тщеславие. Радость, которую мы испытывали каждый день от наших маленьких побед, была гораздо больше, чем досада от ложного (или пусть даже искреннего!) сочувствия, которое скорее обижало, чем поддерживало. Мы не только научились «не стыдиться», но мы гордились своим сыном, гордились теми результатами, которых добивались вместе с ним. Не было такого места, куда мы не взяли бы его с собой только потому, что он «не такой»: начиная от дружеской компании до самого изысканного общества. Балинт, наш второй сын, умный, воспитанный, развитый во всех отношениях мальчик, гораздо чаще ставил нас в неловкое положение, чем Имике. В Ливии по вполне объективным причинам мы вели довольно замкнутый образ жизни. Дети практически не общались с внешним миром (жара, антисанитария, отсутствие детского общества и т. д.). Когда Балинту исполнилось два года, я с ужасом обнаружила, что мой мальчик не имеет представления о существовании девочек. В первый наш летний отпуск в Венгрии ему было всего восемь месяцев, и «прекрасный пол» не интересовал его по причине младенчества. А в Ливии у него вообще не было возможности встречаться с детьми, не говоря уж о «дамах» своего возраста. Когда мы поехали в наш очередной отпуск, ему исполнилось уже два года. Мы вышли на детскую площадку, где была куча детей (Венгрия тогда переживала демографический взрыв). Балинт подошёл к симпатичной девочке и своим звонким голосом вежливо спросил: «Мальчик, тебя как зовут?»…

Вернувшись в Ливию, мы стали срочно искать возможности общения с другими детьми. При русском посольстве действовал «детский сад». Скорее, это была игровая комната для детей дошкольного возраста от двух до шести лет. Наших мальчиков приняли в эту группу. А в четыре года (это был возрастной порог для поступления в любое другое детское заведение для иностранцев) Балинт пошёл в детский сад при американской школе. В его группе не было двух детей, которые были бы выходцами из одной и той же страны. Шкала национальностей охватывала весь мир – от Африки до Финляндии, от Америки до Азии. Балинт впервые столкнулся с многообразием такого рода. Несмотря на то, что у него уже был темнокожий друг из Ганы, с которым он любил играть, в детском саду он очень быстро усвоил, что белокожие – «особенные». К сожалению, мы не заметили этого (просто не было подходящего случая), пока не попали в довольно щекотливую ситуацию.

Ливийский дипломатический корпус организовал спортивный праздник, в котором принимали участие работники посольств всех стран, имевших свои представительства в Ливии. Многие пришли вместе с семьями. Дипломат из одной африканской страны, мистер Уоки, очень милый, весёлый человек, обожал детей и спортивным состязаниям предпочёл общество ребятни. После теннисного турнира был общий обед. За столом Балинт хотел привлечь к себе внимание мистера Уоки, но не мог вспомнить его имени. Он по-детски просто вышел из затруднительного положения, громко обратившись к руководителю дипмиссии в манере, усвоенной в школе: «Hey, you… Black!»

Ситуация более чем неприятная! Я покраснела из-за «чрезмерной непосредственности» своего ребёнка, муж отвесил маленькому «расисту» подзатыльник, отчего мы оба пришли в ещё большее замешательство. Но в таких случаях взрослые обычно бывают снисходительны, они очень просто объясняют такое поведение ребёнка: «Он ещё маленький и глупенький!» Это не выходит за рамки допустимых норм поведения детей. А вот то, что кто-то родился не таким, как все, уже само по себе неприемлемо!