Хендрик Грун - Живи и давай жить другим

Мое безразличие, конечно, не помогло ей, а моя сакраментальная фраза «Ах, оставим эту тему!» многое разрушила.

В самом деле, в последнее время я иногда занимаюсь самоанализом.

Я не испытываю к ней неприязни. Она раздражает меня, а я ее, и мы оба всячески стараемся не выходить за рамки приличия. И предпочитаем держаться подальше друг от друга.

То, что мы по-разному смотрим на многие вещи, тоже не спасает положения. Ей нравится йога, мне – гольф. Она включает программу «Вся Голландия печет», а я – «Студио Спорт». Она любит балет, я – поп-концерты. Ей по душе Дренте, мне – Италия. Она умеет загружать в телефон всякие полезные приложения, я – компьютерный дебил. Она может, например, пользуясь пультом дистанционного управления, подогревать сиденье унитаза. Я могу помочиться в него с большого расстояния.

– Садись, Артур. – Господин Хертог всячески старался изобразить благодушие и непринужденность.

– Все-таки прекрасный у вас стол, – сказал я, чтобы немного облегчить ему задачу.

– Да, настоящий орех. Хочешь кофе?

– Нет, спасибо. Я только что пил. – Я не прибавил, что после второй чашки кофе из его автомата меня бы стошнило.

– Полагаю, ты знаешь, почему я пригласил тебя для беседы.

– Догадываюсь.

– Речь пойдет об условиях увольнения.

По словам Хертога, он долго размышлял, чтó считать справедливым выходным пособием. И склоняется к мысли выплатить мне десять месячных окладов.

Я заранее проконсультировался с Йостом. Йост считает, что мне положены два годовых оклада. Он убедил меня, что нужно с ходу требовать три годовых оклада, словно это самое обычное дело на свете.

Я сделал вид, что шокирован:

– Неужели? А мой адвокат думает совсем иначе.

Хертог явно испугался.

– У вас есть адвокат?

От волнения он вдруг обратился ко мне на «вы», что было добрым знаком.

– Да, он советует требовать три годовых оклада. По месячному окладу за каждый отработанный год и небольшой бонус за доказанную добавленную стоимость для вашей фирмы. – Я выучил этот текст наизусть. И сказал ему « ваша фирма», но опустил обращение «господин Хертог». Для равновесия.

Директор выпучил глаза. Он не ожидал такой наглости от своего весьма инертного служащего.

– Ого!

– Плюс договоренность о выплате пенсионной премии. – Еще одна крутая фишка, которую подсказал мне Йост.

– Ого. – Хертог чуть не поперхнулся. Ведь он считал себя достаточно изворотливым и опытным, чтобы справиться со мной без помощи дорогого адвоката. – Так-так.

Я держал долгую паузу. Йост строго меня проинструктировал. Ничего не говорить. Ничего не обсуждать. Не отступать от своего первого требования. Ждать, пока он не предложит хотя бы два годовых оклада. Это больше, чем сейчас можно добиться по суду.

– Возможно, – нарушил молчание Хертог, – десять месячных окладов в данном случае, в самом деле, маловато, но трехгодичный…

– Плюс пенсионная премия.

– Н-да… Думаю, что, посоветовавшись с аудитором, смог бы выплатить восемнадцать месячных окладов.

Итак, восемь окладов заработаны довольно быстро, но нужно добиться большего. Прежде всего потому, что я знал: его аудитору семьдесят восемь лет, и он отстал от жизни. Зато обходится недорого.

– Нет, мой адвокат утверждает, что тридцать месячных окладов – это минимум, которого он добьется в суде. Плюс, конечно, оплата его услуг. Он посоветовал мне в таком случае не слишком настаивать на пенсионной премии. – Эту фразу Йост заставил меня выучить наизусть.

Хертог полностью сдал позиции. Он что-то шептал про себя и несколько раз вздохнул, лихорадочно подсчитывая убытки.

– А что вы скажете… об окладе за два года и четыре месяца? При условии, что не будете претендовать на пенсионную премию.

Я сделал вид, будто колеблюсь, и не спешил с ответом. Хертог быстро добавил, что я должен также отказаться от судебного иска.

Я еще немного помолчал и наконец, как бы нехотя, произнес, что в интересах фирмы скрепя сердце соглашаюсь на его предложение. И дабы сэкономить его затраты, попрошу своего адвоката подготовить соответствующее соглашение. Тогда его адвокату останется только проконтролировать исполнение.

Да, получилось классно. Хертог даже облегченно перевел дух. Я знал, что он спокойно заплатит эти деньги.

Невероятно. За десять минут я стал богаче на 116 тысяч евро. Брутто, конечно. Вечером мы с Йостом обмоем успех, осушив добрую бутылку шампанского.

Час спустя Хертог сообщил, что у меня осталось одиннадцать неиспользованных отпускных дней. Это означало, что я должен пахать на Хертога тринадцать недель. Еще пятьдесят два раза придется съездить из Пюрмеренда в Брёкелен и обратно. А дома меня ждет черная дыра, которую пока нечем заполнить.

«Может, не стоит принимать все так близко к сердцу, Афье, – говорила мне иногда мама. – Относись к жизни легкомысленней, чуть менее серьезно».

Она была права, но откуда взять то, чего нет в душе. Я не легкомысленна.

Артуру надо бы жениться на моей матери. Артур тоже не легкомыслен, но умеет отлично притворяться. Говорит, что хочет жить на широкую ногу и с размахом, но целых двадцать три года просидел на одной и той же скучной работе в Брёкелене. А в довершение всех бед скоро и ее потеряет. Он уволен. Стал ненужным.

Это означает, что нам придется на всем экономить. Мне-то что, я привыкла жить скромно, но Артур любит корчить из себя важную персону.

Воображаю, как он будет целыми днями сидеть дома. Со вздохом приподнимать ноги, чтобы я не задела их пылесосом. Спрашивать вслух, но как бы про себя, зачем каждый день нужно что-то передвигать. А если я задам ему вопрос, делать вид, будто погружен в свою газету и ничего не слышит.

Предвижу, что новую работу он найдет нескоро. Пятьдесят лет… песня долгая, а похвастать нечем, разве что глубоким знанием держателей для туалетной бумаги и автоматов для полотенец. В очередь за ним компании не встанут.

Артур весьма невысокого мнения о моей работе в магазине модной одежды больших размеров. Считает, что ожидать клиентов – это не работа. Он представления не имеет, чем я занимаюсь в течение дня. За восемь лет, что я там работаю, заглянул туда один-единственный раз. О’кей, я тоже всего один раз была в офисе Хертога, когда компания отмечала 75 лет своего существования.

А ведь, кроме этого пожилого подростка, в моей заботе нуждается отец, который думает только о себе и своих воображаемых мучениях. Одна только мама умела с ним справляться. Она соорудила некую комбинацию из легкой насмешки и полного пренебрежения. Я так не смогу.

Ты была права, мама. Я не легкомысленна. Я серьезна и немного брюзглива от природы. И мне тебя страшно не хватает.