Сусанна Зарайская - Легкий способ быстро выучить иностранный язык с помощью музыки. 90 действенных советов

Я старалась не подавать виду, что мне не нравится, как меня представляют. Однако позже, наедине, я просила друзей никогда больше так не делать. Я злилась, что во мне замечают только мой редкий дар. Разве механик ходит на вечеринки затем, чтобы обсуждать различия в двигателе «Мерседеса» и «Хонды»? Сомневаюсь. Разговоры о моторном масле плохо сочетаются с коктейлями. Механик посещает вечеринки, чтобы общаться, а не говорить о работе. Сколько я ни просила не упоминать о моем знании языков, первым делом обо мне говорили, что я полиглот.

В ответ я слышала одно и то же. «Какая вы умная!» «А как вам удалось выучить столько языков? Вы что, жили во всех этих странах?» «Откуда у вас столько денег на путешествия?» «Я учу испанский уже много лет, но ничего не получается. Может, вы что-нибудь посоветуете? Может, мне надо поехать на лето в Коста-Рику и там брать уроки испанского?»

Я отвечала, что нужно всего лишь посещать занятия, слушать испанское радио, смотреть испанские телеканалы, ходить за покупками в район, где проживают латиноамериканцы. Мне не верили. А я учила язык именно так – и у меня получалось!

«А как же сослагательное наклонение и странные формы прошедшего времени?»

Я отвечала: выучите таблицы спряжения наизусть. Испанский еще легкий по сравнению с другими языками.

На меня смотрели с недоумением.

А что еще я могла сказать? Я учила языки именно так. В нашей семье говорили на двух языках: русском и английском. В Калифорнии часто можно услышать испанскую речь. Это помогло мне, когда в 16 лет я начала учить в школе испанский.

Я впитывала звуки как губка. Если кто-то не мог произнести раскатистый «р» или мягкий «н», я думала, что у этого человека проблемы со слухом, а улучшить его было не в моих силах.

Меня часто просили сказать «привет» на каком-нибудь языке. Это особенно раздражало. Я что, похожа на клоуна? Где вы видите копну рыжих волос и несуразный наряд? С чего вы взяли, что вы в цирке?

Но даже если, представляя меня кому-нибудь, друзья не акцентировали внимание на моей «многоязычности», она все равно давала о себе знать. Заслышав на вечеринке французскую речь, я обязательно подключалась к беседе. Иногда за один вечер мне удавалось пообщаться на пяти разных языках. Моих собеседников шокировала легкость, с которой я переходила с одного языка на другой, причем говорила я почти без акцента. Я не пыталась произвести впечатление: просто хотела пообщаться. Свободное общение на разных языках представлялось мне чем-то само собой разумеющимся, но окружающие смотрели на меня, как на оперную диву, которая каждые полчаса выдает новую арию. А что мне нужно было делать? Скрывать, что я понимаю чужую речь? Я пыталась, но актриса из меня неважная. Моя истинная натура все равно давала о себе знать.

Моя жизнь была радугой, состоящей из языков. Даже содержание моих снов представало предо мной в широкой лингвистической палитре, порой в ней даже встречались языки, которыми я не владела.

Меня окружали различные интонации, акценты, семантические структуры, алфавиты. Мое сознание не ограничивалось возможностями одного языка – переходя с языка на язык, я и сама перевоплощалась. Я была настоящим хамелеоном, только меняла не цвет кожи, а образ мышления. Воспроизводя фонетические структуры, я как бы создавала себя заново. Звуки рождались у меня во рту, в гортани, в носу; вызывали определенные физические ощущения, когда я выпячивала губы, говоря на французском, или произносила раскатистый русский «р-р-р». Звучание моей речи даже влияло на мое отношение к тому, что я говорю. Распевные звуки бразильского португальского мешали мне обсуждать с бразильцами серьезные темы.

Мое тело резонировало в такт различным частотам, как музыкальный инструмент. Я была человеком-оркестром. Мои мысли формировались под влиянием семантических и грамматических правил. Страдательные и возвратные залоги, особенности согласования прилагательных с существительными во французском языке заставляли меня всегда быть бдительной, иначе я неправильно произносила бы слова и составляла из них предложения. А засилье страдательного залога в испанском языке притупляло мое чувство ответственности, потому что я говорила о том, что со мной происходит, а не о том, что делаю сама (и за что несу ответственность). Тонко воспринимая оттенки звуков и значений, я стремилась строить фонетические и семантические структуры максимально точно и естественно.

Запрещая друзьям акцентировать внимание на моих языковых способностях, я злилась в первую очередь на себя, а не на них. Они-то гордились моим талантом: «Если бы я знал языки так, как ты, я бы точно этого не скрывал». Они не понимали, каким бременем был для меня мой талант. Разве кто-то стал бы рекламировать свои слабости? Когда другие узнавали о моих способностях, они тут же просили перевести кому-нибудь их слова, а для меня это было адом! Иногда я готова была мыть туалеты, лишь бы не изображать гида в экскурсии по Вавилонской башне. Хуже всего приходилось, когда тот, чьи слова я переводила, оказывался не слишком умен или задавал глупые вопросы. Мне было очень неловко говорить от лица такого человека.

Но меня никто не понимал.

Мне часто говорили, что я не тем занимаюсь и напрасно трачу свое время. Я мечтала работать в сфере дипломатии. А некоторые вполне всерьез советовали мне стать шпионом: «ЦРУ, ФБР и Интерполу как раз нужны такие, как ты. Тебя ведь даже обучать не надо. Ты хамелеон от природы». Но я не собиралась становиться Матой Хари XXI столетия.

Меня злили разговоры о моих способностях: мне мешало излишнее внимание, да и вопросы собеседников не отличались оригинальностью. Я хотела поделиться своими знаниями с другими, но по-прежнему не понимала, почему языки даются мне так легко.

Может быть, дело в том, что дома у нас говорили на русском, а росла я в англоязычной стране?

Нет. Двуязычная среда, конечно, обеспечивает некоторые преимущества в изучении языков, но вокруг было полно иммигрантских семей, членам которых обучение не всегда давалось легче, чем всем остальным. Значит, тайна моего дара заключалась в чем-то другом.

Может быть, дело в том, что я талантливый музыкант и мой абсолютный слух помогал мне имитировать звуки?

Нет. Я с детства любила музыку самых разных направлений и посещала концерты классической музыки, но никогда не была виртуозом. Я играла на кларнете и фортепиано, но посредственно. Петь мне нравилось, но я не попадала в ноты чаще, чем могла это заметить.

Может, дар достался мне по наследству? Тоже вряд ли.

Даже до того как мой отец частично утратил слух, языки были для него сущим наказанием. Его папа говорил, что в детстве ему медведь на ухо наступил.