Майкл Эрард - Феномен полиглотов

Стремление говорить по-английски является обычным явлением, но обучение языкам имеет в Индии политическую подоплеку. Если вы заглянете в индийскую общеобразовательную школу, то увидите, что обучение языкам ведется там по трем направлениям: родной язык ученика или региональный язык; один из других официальных языков страны; еще один современный индийский или иностранный язык [69]. И все это при одновременной очень высокой нагрузке математическими и естественными дисциплинами, сопровождаемой применением жесткой системы тестирования.

В библиотеке Центрального института индийских языков в Майсуре я наткнулся на результаты проведенного в 1970-х годах исследования, посвященного оценке языковой нагрузки на обучающихся в начальной и средней школах. Интересно, что 69 процентов обучающихся в ходе опроса заявили, что они хотят учить в школе четыре или более языков. Они отмечали, что языки помогают им в обучении, позволяют устроиться затем на хорошие рабочие места и дают возможность общаться с другими людьми и пользоваться средствами массовой информации. Лишь 28 процентов заявили, что хотели бы изучать только три языка. Все они учили языки с удовольствием, но признавались, что учеба дается им нелегко. Почти половина мальчиков и девочек в качестве главных препятствий на пути к овладению языками указали на грамматические различия и отсутствие возможностей разговорной практики. Родители опрошенных согласились со своими детьми: 61 процент из них хотели бы, чтобы их дети учили четыре и более языков, опять же, исходя из очень практичных соображений: чтобы устроиться на хорошую работу, путешествовать по миру или получить более высокий уровень образования. Экономическая предрасположенность явно берет верх.

Человеческий мозг, как уже было сказано, не оперирует языками; он обрабатывает более-менее различимые пучки электрических сигналов, не позволяя им смешиваться друг с другом. Образующиеся таким образом нейронные связи укрепляются или утрачиваются на протяжении всей жизни. Когда я задаюсь вопросом «Как мозг может справляться с таким количеством связей?», я рассматриваю удивительные языковые способности индийцев через призму моноязычия. «Если бы вы писали книгу для монтаньяров [70]или голландцев, – заметил антрополог Лесли Мур (изучающий быт камерунских племен), – вам пришлось бы переформулировать свой вопрос следующим образом: почему так мало американцев говорят на более чем одном языке?»

Ответ на этот вопрос у меня имеется. Я мог бы назвать следующие причины того, что американцы практически не знают иностранных языков: обширная территория, удаленность границ, культурная ассимиляция; неприспособленная система образования, а также наличие родного языка, выступающего (по крайней мере пока) в качестве языка межнационального общения. Для жителей Нидерландов или Камеруна книга, содержащая обоснование американского моноязычия, наверняка показалась бы ужасно скучной. Их скорее заинтересует поиск причин, по которым они знают только шесть, а не десять или двенадцать языков.

Простой ответ заключается в том, что люди реагируют на окружающую их культурную и языковую среду. Они говорят на таком количестве языков, с которым им приходится иметь дело в своей повседневной жизни. Но что касается Камеруна, где, согласно Лесли Муру и Скотту Макичерну, местные жители говорят на тридцати языках, то никто из исследователей не упоминал, что им встречался кто-то, кто мог, хотя бы на слабом уровне, говорить на каждом из этих тридцати языков. То же самое можно сказать и о представителях племен, живущих на берегах реки Ваупес, которые используют двадцать пять языков, но никто не знает их все.

Но почему? Если человек в принципе может выучить любое количество окружающих его языков, то почему мотивация к изучению языков настолько четко ограничивается их полезностью? Это все равно что сказать, что для утоления голода требуется ровно такое количество пищи, которое лежит на тарелке. Может быть, за ссылкой на закончившуюся мотивацию скрывается наличие предела языковых возможностей?

Вероятно, этот предел имеет экономическое обоснование. Каким-то неведомым образом человек способен вычислить ценность знания языка и соотнести все получаемые выгоды с затратами на приобретение этого знания. Используя теорию игр, политолог Хосе Коломер вычислил оптимальное количество языков, которые вы должны знать, чтобы обеспечить успех для большинства ваших взаимодействий со случайными людьми, на каком бы языке они ни говорили. «Успешное взаимодействие» подразумевает, что вы сможете найти общий язык со случайно встреченным человеком (игра не учитывает специфических особенностей реальных мультиязычных обществ). В ходе этой игры попытки взаимодействий, в которых предполагалось участие индивидуумов, говорящих только на одном языке, часто заканчивались неудачей. Успех сопутствовал билингвам, особенно в том случае, если взаимодействие происходило в мультиязычном обществе. Коломер подсчитал, что для успешного взаимодействия в обществе, использующем десять языков, оптимальным является знание трех языков. В окружении людей, которые знают три языка, ваши взаимодействия будут успешными в 89 процентах случаев. Показатель оптимальности в данном случае указывает, что польза от изучения третьего языка в десятиязычном обществе будет гораздо большей, чем от изучения четвертого языка при наличии трех уже имеющихся.

Тем не менее, как я мог заметить, на юге Индии многие люди изучают более трех языков.

Более полный ответ можно получить, если вы спросите, какая часть нашего мозга отводится языкам. Каков оптимальный объем когнитивных ресурсов, затрачиваемых на поддержание лингвистической мультикомпетенции? Поскольку мы должны использовать свой мозг и для многих других вещей, выделяемые на лингвистические цели ресурсы не могут быть слишком большими. Как следствие, мы соизмеряем социальные выгоды от знания языков с затратами, связанными с их содержанием в нашем сознании. Конечно, все люди имеют различные способности. Даже на одном или двух родных языках одни дети начинают говорить раньше других. Та же тенденция наблюдается и среди взрослых. Одни говорят бегло, с использованием сложных фраз, другие с трудом связывают предложения и используют меньшее количество слов. Даже образовательный контроль не может устранить различия в языковых способностях. Но так или иначе вне зависимости от способностей каждый человек считается носителем своего родного языка.

Океаны чернил были пролиты для того, чтобы осудить всевозможные искажения, допускаемые при использовании того или иного языка, и защитить его чистоту. Это относится и к английскому (в качестве наиболее ярких примеров можно привести работу И. Б. Уайта и Уильяма Штранка «Элементы стиля» и совсем недавно вышедшую книгу «Eats, Shoots and Leaves» [71]Линны Трасс), и к голландскому (например, «Гид по стилю» Яна Ренкема), а также к русскому, чешскому, польскому, ивриту и другим. Взрослые японцы ругают свою молодежь за незнание приличествующих стандартным ситуациям вежливых слов; на территории материкового Китая ведутся постоянные споры по поводу правильности произношения. Все эти и многие другие усилия, в том числе таких организаций, как Académie Française, Real Academia Española и Svenska Akademien, направлены на то, чтобы привести различные варианты использования родного языка к одному знаменателю. Мало того что любой язык представляет собой большой шатер, так он еще и распахнут со всех сторон, и потому войти и покинуть его может любой желающий.