Мелисса де ла Круз - Алекс & Элиза

Пегги захихикала.

– Точно, – согласилась Элиза, поворачиваясь к сестре. – Не хочу тебя обидеть, Пегги, но я не раз слышала, как Стивен разливался соловьем, описывая свои владения и арендаторов.

– Я не обиделась. Он действительно постоянно твердит о своем поместье.

– Но, – продолжила Элиза, снова поворачиваясь к Китти, – разве мы не против этого боремся? Против несправедливых привилегий аристократов? Против тирании короля, который решает судьбы незнакомых людей, руководствуясь лишь своей выгодой, а не их желаниями?

– Ты говоришь о политике, Элиза, а это дело мужчин. – Китти сделала большой глоток из своего бокала и со стуком опустила его на столик. – Мы женщины. Мы должны беречь очаг.

– А почему должно быть именно так? – требовательно спросила ее Элиза. – Как ты сказала, это новая страна. Так почему бы в ней не появиться новым законам, новым обычаям? И почему эти обычаи не могут распространяться на семью и очаг? На… любовь!

В первый раз за весь вечер лицо Китти скривилось, хотя макияжу отчасти удалось это скрыть.

– Я знаю, что тебя гложет, Элиза, – сказала она наконец. – Новость о твоем увлечении дошла и до нас. Ты оплакиваешь потерю большой любви, которая, по твоему мнению, могла бы преодолеть все трудности жизни без имени и состояния. И я согласна, он очаровательный прохвост – во всех смыслах этого слова. Но, должна тебе напомнить, полковник Гамильтон так и не попросил твоей руки. Ты можешь думать, что любовь побеждает все, Элизабет Скайлер, но он-то знает правила игры.

Элиза приготовилась к следующим словам Китти.

– Дело в том, что даже Александр Гамильтон понял, что он недостаточно хорош для тебя.

Штаб-квартира Континентальной армии, Морристаун, Нью-Джерси

Апрель 1780 года

Встреча с генералом фон Книпхаузеном закончилась ничем. Алекс не знал, потрудился ли временный командующий британскими войсками хотя бы приехать в Эмбой, но, когда в ставке противника узнали, что полковник Гамильтон заменит на переговорах генерала Вашингтона, с британского военного судна, дерзко кинувшего якорь неподалеку, пришло резкое письмо: генерал фон Книпхаузен не станет встречаться ни с кем, кроме генерала Вашингтона. Вести переговоры с подчиненным главнокомандующего было ниже его достоинства. Алекс припоминал, что генерал Вашингтон использовал те же слова, отказавшись встречаться с фон Книпхаузеном.

«Аристократы! – подумал он с долей раздражения. – Помешательство на званиях и престиже делает их жизнь до нелепости тяжелой. Но хуже всего, что они просто не замечают, сколько неудобств доставляют окружающим».

Хотя, когда речь шла о тысячах военнопленных, неудобство казалось абсолютно неподходящим словом. Пока генералы и полковники спорили, у кого на рукавах больше нашивок, а на мундирах – эполетов, словно авторитет можно измерить количеством золотого шитья, рядовые, капралы и лейтенанты гнили в тюрьмах и трудовых лагерях.

В общем, день для переговоров выдался неудачным.

Но хуже всего было то, что у него больше не имелось причин держаться подальше от Морристауна. Это значило, он будет рядом, когда Элиза станет женой этого прохвоста Ливингстона. Может, и не в самой церкви, но она была слишком близко к штабу, чтобы полковник не услышал свадебных колоколов и не увидел толпу зевак, пришедших поздравить молодоженов, прямо из окна кабинета. Гамильтон хотел отложить возвращение в штаб, но лейтенант Ларпен так жаждал принять участие в предстоящей вечеринке, что неудержимо рвался назад, а Алекс, пусть и несчастный, не был настолько злобным начальником, чтобы испортить веселье подчиненному просто потому, что сам не собирался принимать в нем участие.

В довершение всего на обратном пути их настиг дождь. Дороги превратились в потоки грязи, и, хотя их скакуны желали оказаться под теплой крышей не меньше, чем всадники, скакать слишком быстро они не могли, поскольку подковы скользили по размокшей земле. Поездка в Эмбой заняла около трех с половиной часов. На утомительную тряску назад в Морристаун они потратили больше шести.

Ко времени возвращения оба промокли до нитки и промерзли до костей. Алекс поручил конюхам растереть уставших скакунов досуха и выдать им двойную меру овса, а затем они с лейтенантом Ларпеном со всей скоростью, на которую были способны их заледеневшие ноги, поспешили в особняк Фордов. Несмотря на утомительное путешествие, Ларпен все еще горел желанием пойти на вечеринку, а вот Алекс мог думать лишь о том, как бы найти чего-нибудь перекусить, а затем забраться под одеяло.

Увы, когда Алекс и Ларпен вошли в дом, он оказался пустым и холодным, потому что камины были не растоплены. В кладовых не нашлось ни крошки съестного и ни капли спиртного. Даже бутылку коньяка, подаренную Алексу Лафайетом перед отъездом, вытащили из тайника под половицей в его спальне.

Когда Гамильтон убедился, что в доме нет еды, питья и даже угля на растопку каминов, он с горькой улыбкой на лице обратился к Ларпену.

– Разрешите сказать, лейтенант.

Ларпен смущенно посмотрел на него. Алекс был старше по званию, ему не требовалось разрешение на что бы то ни было.

– Эм, разрешаю… сэр.

– Чтоб он провалился в ад! – воскликнул Алекс и рухнул на кровать.

– О, сэр! – вскрикнул Ларпен. – Встряхнитесь, сэр, все не так плохо! Вот, смотрите, я сейчас найду немного трута, и вы моргнуть не успеете, как уже запылает огонь.

Он выскочил из комнаты, ринулся вниз по лестнице и вскоре вернулся с трутом и щепой на растопку.

Но Алекс едва обратил на него внимание. Он стряхнул промокшую шинель и завернулся в одеяло, как гусеница в кокон, спрятав голову под подушкой. Краем глаза он наблюдал, как Ларпен присел перед камином, тщательно собирая шалашиком щепки и прутья, а затем стуча кресалом по кремню в попытках выбить искру.

Войдя в дом, мужчины зажгли лампу, но Ларпену, похоже, доставляло удовольствие начинать все сначала, к тому же всего с пятого удара внутри затлел уголек. Лейтенант легонько подул на него. Тот покраснел, а затем шалашик расцвел лепестками пламени. Лейтенант, с заботливостью фермера, который выкармливает оставшегося без матери ягненка, подбрасывал в огонь щепки, а затем и небольшие ветки. За несколько минут уверенно разгорелся огонь, и кучка поленьев рядом с камином дарила надежду на то, что скоро пламя в нем будет бушевать.

– Должен признать, лейтенант, что ваше умение разводить огонь достойно восхищения.

– В детстве я жил на ферме, и у нас не было слуг, чтобы разжигать огонь. Как самый младший я топил печь по утрам, пока отец с братом выгоняли коров на выпас.

– А что же, мать не могла этого сделать?