Диана Гэблдон - Семь камней

Дело будет кровавое, для обеих сторон. Ему не нравилась эта затея, но он и не боялся ее. Ведь была война, и он был – снова – солдат.

Но на душе у него было все-таки неспокойно. Он не сомневался ни в ярости рабов, ни в их воле к победе, но бросать совершенно неподготовленных, плохо вооруженных людей в ближний бой с обученными солдатами…

Постой. А если провести операцию ночью – возможно такое? Он придержал мула и пустил его шагом, чтобы легче думалось.

Раз британский флот на пороге, пушки Эль-Морро наверняка никогда не спят – но в часы ночных вахт едва ли обслуга находится при них в полном составе. Он внимательно смотрел по сторонам во время своей краткой поездки в Кохимар и убедился, что тамошняя маленькая бухта – единственная возможная база для атаки на Эль-Морро. Какое там расстояние?

Генерал Стэнли говорил о планируемой осаде Гаваны. Ясно, что морякам известно про заградительную цепь. Ясно также, что эффективная осада должна вестись на суше, а не с кораблей. Так что…

– Señor ! – Крик с вереницы телег прервал его размышления, но он заботливо отложил их в памяти для дальнейшего анализа. Он не хотел бросать на бойню рабов, если можно было этого избежать. Еще меньше он хотел сам разделить с ними эту участь.

Впереди уже виднелась городская стена Гаваны. В каком-то отношении появление британского флота было им на руку. Осажденному городу требовалось продовольствие. Решая проблему, как провести сотню рабов мимо городской стражи, Хамид предложил взять телеги и нагрузить их чем ни попадя. Каждую телегу будут сопровождать полдюжины рабов – якобы для разгрузки и поставки. На двух плантациях они сумели найти десять телег – с возницей и его помощником, получилось восемьдесят человек. Остальные рабы могли проскользнуть в город поодиночке.

План был приличный, но что подумают хозяева плантаций? Ведь требовалось время, чтобы нагрузить телеги. Уехать незамеченными им тоже не удастся. Наверняка поднимется тревога.

Нет, нет, заверили Грея. Телеги стояли в амбарах возле полей. Нагрузят их ночью и уедут еще до рассвета. К тому же, добавил Кано через Азил, рабыни, прислуживавшие в доме, что-нибудь придумают, чтобы отвлечь хозяев. Сказав это, он усмехнулся своим беззубым ртом, лишь желтые от табака клыки блеснули под светом фонаря на его черном лице.

Все получилось, как было задумано. Никто не закричал из гасиенды и не спросил, куда направились грохочущие колесами телеги под лунным светом. Ну, а что будет потом, когда хозяева и надсмотрщики обнаружат пропажу сотни крепких рабов…

Но что бы там ни придумали в доме рабыни, очевидно, это им удалось. Вереницу телег никто не преследовал.

Грей остановил телеги в укромном месте, где их не было видно от городских ворот, торопливо поговорил с разными группами, подбодрил их и убедился, что каждый знал, где и когда они должны встретиться – и что у всех надежно спрятаны мачете. Хоть он и снял свой мундир и снова был в штатском – и в парике Малкольма, – но решил не въезжать в город вместе с обозом. Он вернется в Каса Эчеваррия с Родриго и Азил и узнает у Хасинто новости об англичанах, Иносенсия попытается поговорить с Малкольмом в Эль-Морро и разведает что-либо о текущей ситуации, которая может иметь стратегическое значение.

– Muchas gracias , моя дорогая, – сказал он ей и низко склонился над ее рукой. – Азил, скажите ей, пожалуйста, что без ее смелости и помощи мы бы не решились на такую операцию. Перед ней в долгу весь британский флот.

Губы Иносенсии растянулись в улыбке, и она закивала в ответ, но Грей видел, что она дрожала от усталости, на ее ресницах блестели слезы, а ясные глаза ввалились.

– Все будет хорошо, – сказал он, взяв ее за руку. – У нас все получится – и мы спасем сеньора Стаббса. Обещаю вам.

Она кивнула со вздохом и вытерла лицо краем грязного фартука. Пошевелила губами, словно хотела что-то сказать, но передумала и, высвободив руку, сделала реверанс, повернулась и торопливо ушла, сразу затерявшись в толпе женщин на рынке, где все толкались и кричали, пытаясь добыть что-нибудь из съестного.

– Она боится, – негромко сказала Азил за его спиной.

Она не единственная … Он ощущал холод в костях с того момента, как вошел в табачный сарай, и холод не проходил, несмотря на яркий, солнечный день. Впрочем, в его душе перед операцией горело и маленькое пламя восторга, и это было нормально для его напряженных нервов.

Внезапно от Эль-Морро донесся резкий залп, за ним, словно эхо, второй, и Грей мысленно перенесся на Поля Авраама под Квебеком, где со стен палили пушки, а армия ждала и ждала на большом поле, ждала в мучительной агонии…

Он встряхнулся словно собака и почувствовал себя лучше.

– Все будет хорошо, – снова сказал он себе твердым голосом и свернул на Калле Йоэнис.

Он сразу почувствовал – что-то случилось. Во дворе не было слышно ни смеха, ни пения, в саду никто не работал. Слуги разговаривали вполголоса, они готовили еду – но специями не пахло. Остался лишь слегка мыльный запах долго варившихся бобов и подгоревших яиц.

Грей стремительно прошел через пустые передние комнаты, и у него замерло сердце, когда он услышал пронзительный плач младенца.

– Оливия? – позвал он. Негромкие голоса замолкли, детский плач продолжался.

– Джон? – Его мать вышла из sala , вглядываясь в полумрак неосвещенного коридора. На руках она держала крошечного младенца.

– Мама. – Он бросился к ней, его сердце было готово выскочить из груди. Мать шагнула к нему, на ее лицо упал из окна луч солнца, и Грей понял все.

– Господи, – еле слышно пробормотал он, протянул к ней руки и обнял, крепко прижал к себе, словно просил ее не говорить, отложить страшную весть еще хоть на минуту. Мать дрожала в его объятьях.

– Оливия? – тихо спросил он, и мать кивнула. Малышка перестала плакать и ворочалась в пеленках, странная, маленькая.

– Да, – сказала мать и прерывисто, со всхлипом вздохнула. Джон отпустил ее, и она шагнула назад, чтобы посмотреть ему в лицо. – Да, и бедная маленькая Ш-Шарлотта тоже. – Она прикусила губу и выпрямилась.

– У желтой лихорадки две стадии, – сказала она и положила ребенка на плечо. Голова девочки была похожа на маленькую дыню-кантелупу, и Грей в шоке вспомнил ее отца. – Если больной выживает на первой стадии – она длится несколько дней, – тогда он иногда выздоравливает. Если нет, то бывает улучшение, день или два, ты думаешь, что больной идет на поправку, но потом… все возвращается.

Она на миг закрыла глаза, и он понял, что она неизвестно когда спала в последний раз. Она выглядела одновременно как тысячелетняя старуха и как существо без возраста, каменная статуя.

– Оливия, – проговорила она и открыла глаза, погладив младенца по спинке, – поправилась, или так нам показалось. Но тут у нее начались схватки, и… – Мать слегка подняла ребенка – как подтверждение. – Но на следующий день… все вернулось. Она ушла… за несколько часов. Шарлотта за ней на следующий день… она была… такая кроха. Такая хрупкая.