Моника Мерфи - Четыре года спустя

Упс. Я пропала. Я на крючке.

Я ломаю голову над заданием. Обычно я не пишу стихи. Пытался, когда хотел во всем походить на Дрю Каллахана, но ничто и никто не вдохновляли моего внутреннего поэта, поэтому я забросил стихоплетство еще в конце первого курса.

До сих пор не могу поверить, что рассказал ей об этом. Словно перед приходом я принял сыворотку правды и теперь не могу соврать. Хотя не возражаю. Здорово, что можно не темнить и говорить то, что хочешь. То, что происходит между мной и Челси, не просто секс или мимолетное свидание, больше похоже на дружбу.

Верно. Я подружился с девушкой, но мне все же смертельно хочется ее раздеть. Ее свитер нереально сексуален. Постоянно сползает с плеча, обнажая молочно-белую кожу и лямочку кружевного лифчика. Пальцы так и чешутся отодвинуть ее и поцеловать кожу под ней…

Отстой.

– Должно быть что-то, о чем тебе хотелось бы написать стихотворение, – говорит Челси.

Подняв глаза, встречаю ее выжидательный взгляд, лучистые глаза и очаровательную улыбку. Я улыбаюсь в ответ, совершенно теряя дар речи. Мне нужна тема, и быстро. Ладно, что если она мне с этим поможет?

– А вот скажи мне, какое у тебя второе имя?

Она хмурится.

– Зачем тебе это?

– Ну все-таки?

– Хорошо. Роуз, – она закатывает глаза. – Меня назвали в честь бабушки.

– Челси Роуз. – Имя легко сходит с языка. Мне нравится.

– Дурацкое, правда? – от неловкости она смеется, и мне это не нравится. Хочу, чтобы рядом со мной ей было комфортно. Интересно, сколько у нее было парней? Такое чувство, что их число стремится к нулю. Узнай я такое о любой другой девушке, я бы просто сбежал от нее.

А вместо этого я сижу здесь, думая о том, чему мог бы научить Челси. Когда мы будем обнаженные. В моей кровати.

– Нет, совсем нет, – говорю я. – Оно красивое.

Она перестает смеяться.

– Правда?

– Правда, – уверенно говорю я. Неужели никто и никогда не делал ей комплиментов? Порой кажется, что она жаждет их услышать. Но не как истеричная девчонка, а, скорее, как медленно раскрывающийся цветок, который тем ярче и красивее, чем больше его поливают и разговаривают с ним…

Хм. Уму непостижимо.

Я думаю о татуировке Дрю, сделанной для Фэйбл. Он всегда писал ей маленькие стишки, в которых первые буквы строк составляли слова. Дурацкая, сопливая чушь, лишавшая Фэйбл самообладания и заставлявшая ее плакать и зацеловывать Дрю, лепеча разные глупости.

Я помню день, когда врезал Дрю в челюсть, – одно из моих любимых воспоминаний, но не потому, что я ударил Дрю, а потому, что чувствовал себя разъяренным и жестким парнем, думающим только о безопасности сестры. Я знал, что, как настоящий герой, могу не раздумывая кинуться на ее защиту. Осознание этого делало меня сильным.

Я почувствовал себя мужчиной.

Опять же, не могу отрицать, что то, что я одним ударом уложил Дрю Каллахана на землю, выглядело весьма эффектно. Конечно, на моей стороне был фактор неожиданности, но все же. Я всей школе рассказал, как врезал ему. Кое-кто даже поверил мне, чем я очень гордился. Хотя большинство отнеслось скептически к моим россказням.

Но я-то знаю правду.

– Тебе пора взяться за задание, – говорит она, не слишком воодушевленная перспективой читать мои стишки. Хм, а у нас с ней больше общего, чем казалось поначалу. Она указывает на мой рюкзак, стоящий на полу.

– Ноутбук с собой?

– Ну, да. – Достаю ноутбук из рюкзака и включаю его. Открыв чистый файл, я смотрю на мигающий курсор в начале строки. Вечно хочется тюкнуть его, потому что кажется, что он насмехается надо мной. Я начинаю печатать нечто совершенно глупое.

Чушь. Совсем не то. Это конек Дрю, не мой. Да и Челси не так уж и открыта со мной. Только пока.

Пробую несколько иначе.

– Ну? Написал?

Ее голос врывается в мои мысли, я поднимаю глаза и встречаю ее открытый и ласковый взгляд. Она уперлась локтем о край стола и подперла рукой подбородок. Само очарование! Прекрасные голубые глаза сверкают, как ясное летнее небо… Ага, а вот и веснушки, рассыпанные по переносице. Интересно, сколько их там? Подпустит ли она меня так близко, чтобы сосчитать?

– Хочется верить, что ты написал нечто замечательное. Прошло почти полчаса, – произносит она.

– Полчаса? – Не может быть… Я смотрю на часы на экране компьютера и понимаю, что она права. – Э-э-э… да, кое-что вышло. Впрочем, это грубый набросок. Нужно еще поработать. – А точнее, вообще переписать.

Стих о сексе. О том, как я довожу Челси до оргазма одними лишь пальцами.

Господи. Что со мной происходит?

Ты хочешь ее. Вот что происходит.

– Могу я прочесть? – Она пододвигает свой стул и заглядывает в монитор. Я резко захлопываю крышку ноутбука, и она отодвигается обратно, расстроенно поджав свои соблазнительные губы. – Видимо, нет.

– Получилось очень грубо. – Я слабо улыбаюсь, а она смотрит на меня, словно пытается проникнуть в мой разум. Не сводя с нее глаз, я изо всех сил стараюсь скрыть свое волнение. – И вроде… интимно.

– О, – она моргает и откидывается на спинку стула. – Извини.

– Не извиняйся. – Пытаясь смягчить свою грубость, я беру ее за руку. Ее тоненькие пальцы оказались холодными, я сжимаю их, чтобы согреть. – Это я должен извиниться. Просто вышло… не очень. Нужно доработать. – Точнее, удалить этот бред и начать все сначала.

– Уверена, все в порядке. Просто добавь его в портфолио. Не переживай. – Она пытается вырвать руку, но я не отпускаю. – У тебя есть принтер?

– Есть. – Разговор явно свернул не туда. Я только что писал о том, как заставить Челси кончить, и теперь мы говорим о принтерах и прочей ерунде. Нужно вернуться в прежнее русло. – Челси, давай сходим куда-нибудь?

– Что? – Она раскрыла рот от удивления и на этот раз с силой вырвала руку из моих ладоней, чем напомнила цветок, который я описал в первых строках стихотворения. Цветок, который мне пришлось осторожно уговаривать раскрыться. – О чем это ты?

– Какие у тебя планы на вечер? Работаешь сегодня? – Мне не нравится ее дурацкая работа в закусочной. Лишний повод для беспокойства о Челси.