Кэтрин Кингсли - Звук снега

– А прозвучало это так, что мама бросила его ради чего-то более интересного, что ангелы оказались для нее более приятной компанией, чем сын! Ему следовало объяснить, что смерть мамы – это ужасное событие, которое она была не в силах предотвратить, а если бы могла, то никогда бы не оставила его. Неужели вы это не понимаете?

– Я не настолько глуп, контесса, как вы настойчиво пытаетесь мне доказать. Из того очевидного теперь факта, что у нас с вами разные точки зрения, это вовсе не следует. Но позволю себе напомнить, что я – отец мальчика, а посему значение имеет только моя точка зрения.

– Как же в таком случае вы могли доверить заботу о его благополучии мне? Или я имею право иметь собственное мнение только тогда, когда вас нет поблизости? Что ж, таким, признаюсь, не самым приятным для меня образом вы просто подтвердили то, что я и слышала о вас ранее.

Если бы взгляд мог убивать, то после того, как Гай поднял на нее глаза, Джоанна непременно погибла бы.

– А вы, мадам, со всей очевидностью доказали мне, что столь сильно похожи на кузину не только внешне. А сейчас я вынужден вас покинуть, чтобы не стать свидетелем еще одной вспышки вашего необузданного темперамента.

Гай шагнул к столу, на котором стояла уже наполовину сгоревшая свеча. Взял подсвечник, затем снял со спинки стула фрак и указал на коробку.

– Это подарок для Майлза, – сказал он и направился к выходу. – Да, и чтобы вы не говорили, что вас ни о чем не информируют, сегодня после обеда я уеду в город. Этого требуют дела. Здесь меня не будет не менее двенадцати недель. Возможно, значительно дольше.

– Как вам будет угодно, ваше королевское величество, – пробормотала Джоанна, глядя на закрывшуюся за лордом дверь.

Так блестяще начавшийся рождественский день благодаря Гаю де Саллиссу был испорчен. Неужели Джоанна настолько глупа, если в какой-то момент поверила, что этот блистательный праздник может быть счастливым и для нее?

Джоанну охватили противоречивые чувства, а мысли так запутались, что она в конце концов отказалась от попыток отделить одно от другого, а заодно – от надежд с миром в душе встретить рождественский рассвет у окна. Одевшись потеплее, Джоанна вышла из детской.

Первым делом требовалось найти кого-то, кто мог бы последить, не проснется ли Майлз. И тут ей повезло. На глаза сразу попался Диксон, который имел неосторожность высунуть в коридор усталое, с глубокими морщинами лицо.

– Диксон, – обратилась она к нему, – не могли бы вы побыть в детской где-нибудь с час? Я отпустила Маргарет, чтобы она могла побыть со своими близкими, а сама хочу сходить в часовню. Майлз спит, я только что проверяла. Но я боюсь оставлять его без присмотра – он может проснуться и испугаться. Помогите, пожалуйста!

Диксон не проявил ни недовольства, ни малейшего удивления. Выслушав просьбу, старый слуга, демонстрируя согласие, поклонился.

– Как вам будет угодно, ваша светлость, – спокойно сказал он. – Не лучше ли вам взять другую свечу, чтобы освещать дорогу?

Мимолетного взгляда на подсвечник, который она держала в руках, было достаточно, чтобы понять, что Диксон прав. Свеча в нем более чем наполовину сгорела. Джоанна кивнула.

– Вот, возьмите мою, – сказал Диксон, одной рукой забирая ее подсвечник, а другой передавая свой. Никаких вопросов или возражений. – Фонарь у боковой двери уже зажжен, возле нее на вешалке вы найдете плащ, – продолжил лакей. – Он немного великоват вам, но зато сможете закутаться и будет не холодно. Я бы проводил вас до часовни, но вы сами сказали, что кто-то должен присмотреть за его маленькой светлостью.

– Спасибо, – с трудом произнесла растроганная Джоанна, борясь с подступившими к горлу слезами благодарности. – Вы очень добры. Вы всегда были добры ко мне.

Диксон еле заметно улыбнулся.

– Это не я добр, контесса. Да поможет вам Бог в ваших намерениях. А я желаю вам возвратиться с облегченным сердцем.

Он спокойно повернулся и, не торопясь, пошел в сторону детской.

Джоанна прикрыла глаза руками, утирая все-таки выступившие слезы, и поспешила к лестнице, благодаря Бога за то, что в созданном им мире даже незнакомые люди готовы проявлять доброту. Впрочем, Диксона уже вряд ли стоит считать незнакомым. Они мало знают друг друга, но он настоящий друг, хоть и называет ее «контесса». Интересно, что это почти ненавистное ей обращение в устах Диксона совершенно не казалось неприятным. Он ухитрялся произносить его ласково и с глубокой симпатией.

Путь к часовне ей был уже хорошо знаком. Она шла, совершенно не боясь. Джоанна не отличалась чрезмерной нервозностью и, в отличие от друга Гая Ламбкина, не очень верила в возможность встречи с призраком, по крайней мере это ее не пугало.

Джоанна всегда считала, что если какой-нибудь призрак сочтет ее достойной его появления и захочет о чем-то сообщить, то и она должна проявить к нему самый искренний интерес.

Маленькая часовня начала постепенно вырисовываться из темноты. Массивные светло-коричневые камни сейчас были совершенно черными и какими-то строго-молчаливыми. Было очень тихо. В непроницаемой тишине Джоанна слышала только собственное дыхание, которое казалось неправдоподобно громким.

Она подошла к двери и потянула за массивную ручку. Дверь открылась легко и беззвучно. Прежде чем войти, Джоанна опустилась на колени и ненадолго прикоснулась к плите, на которой были выбиты имя, дата рождения и дата смерти Лидии. Джоанне всегда было как-то не по себе возле этой плиты из холодного камня, под которой лежала ее любимая кузина.

Встав, Джоанна прошла в глубь часовни. Молиться о Лидии она предпочитала у алтаря. Почему-то казалось, что там даже в самый холодный день было тепло.

На алтаре, с которого кто-то позаботился этим утром снять белое покрывало, горела только одна свеча, стоящая в самом центре.

Джоанна быстро прошла в наос и опустилась на колени возле алтаря не столько для молитвы, сколько для того, чтобы упорядочить разрозненные мысли и чувства. Обхватив пальцами дерево алтарных перил, она опустила голову на руки.

Вера всегда была ей опорой на жизненном пути, особенно на самых трудных его отрезках. И сегодня она уже молилась за исцеление Майлза и умиротворение его души. Но сейчас Джоанна могла только поплакать – немного о себе, но прежде всего о Лидии.

– О, Боже, как же Ты мог? Как Ты мог? – бормотала она, всхлипывая. – Ты отдал Лидию этому кошмарному мужчине, заставив ее страдать и мучиться на протяжении всех лет после замужества, а затем таким ужасным образом забрал ее к Себе. Ты лишил ее маленького сына матери, Боже. Ведь этим Ты наказал и его. Я не понимаю, за что.

– Нам не дано понять промысел Божий, мое дитя, мы можем только принять Его и Его волю.