Кэтрин Кингсли - Звук снега

Это было последнее, что запомнила Джоанна.

Гай встал, распрямляя затекшую спину, подошел к окну и посмотрел на улицу. Снегопад продолжался, но Гай практически не видел этого. Доктор сказал, что должен миновать кризис и только после этого можно будет сказать, начнут ли силы Джоанны восстанавливаться или болезнь победит ее.

Резко развернувшись, Гривз вернулся к постели больной и потер усталые покрасневшие глаза. Он не мог потерять ее.

Гай сел на стул, взял горячую руку Джоанны и осторожно сжал тонкие пальцы.

– Джоанна, милая, очнись. Майлз скучает по тебе, все в доме извелись – ходят как в воду опущенные, разговаривают только шепотом, у половины слуг не просыхают слезы. Никто не может толком ничего делать, в том числе и я.

Джоанна пошевелилась и что-то пробормотала сквозь прерывистое дыхание. Но что именно, разобрать было невозможно. Впрочем, это не удивило Гая. Джоанна уже четыре дня и четыре ночи не приходила в сознание и бредила. Гай знал это наверняка – он практически не отходил от ее постели с той минуты, когда прибежал сюда, услышав тревожный крик Маргарет.

Гай вновь ощутил острое чувство вины и уронил голову в ладони. Как ни крути, а это из-за него Джоанна мечется сейчас между жизнью и смертью. Ведь сама бы она не поскакала в вишневый сад, а значит, спокойно добралась бы домой до начала этой проклятой метели. Да, винить он должен только себя и больше никого.

– Папа?

Гай поднял голову и увидел Майлза, стоящего в дверях спальни с бумажным листом в руках. Возле его ног сидел Боско.

Гай устало улыбнулся сыну и протянул руку.

– Входи, Майлз.

Мальчик быстро подошел, уткнулся в его бедро и положил ладошку на руку Джоанны.

– Джоджо лучше? – спросил он, поднимая на отца огромные карие глаза.

– Пока нет, – сказал Гай, обнимая его за талию. – Нам следует вести себя тихо, – добавил он и поцеловал сына в затылок.

– Она все еще очень горячая, папа, – печально произнес Майлз. – Наверное, тебе надо выжимать на нее больше воды.

– Уэнди сейчас принесет новый тазик, – сказал Гай. – А что это у тебя?

– Картинка для Джоджо, – ответил мальчик. – Думаю, ей будет приятно посмотреть, когда она проснется.

– А можно мне взглянуть? – попросил Гай.

Майлз кивнул и протянул лист.

У Гривза мелькнула мысль, что во всем случившемся был один позитивный момент – это его отношения с сыном. Объединенные заботой о Джоанне, они оба старались как можно чаще находиться у ее постели. Причем Майлз проявлял при этом удивительное спокойствие и терпение, по крайней мере в гораздо большей степени, чем его отец.

Гай не мог нарадоваться, наблюдая за тем, как быстро Майлз вновь становится нормальным ребенком. Собственно, он уже стал таким же, как раньше. Хотя не совсем – исчезли нервозность и раздражительность, постоянно проявлявшиеся в нем при жизни матери. Собственно, Майлз был ярким примером благотворного воздействия Джоанны. Глядя на него, становилось понятно: многого можно добиться, отдавая людям душу и сердце и ничего не требуя взамен.

Горло свела неприятная судорога. Лорд зажмурился и прикрыл глаза рукой.

– Папа, ты не сможешь ничего увидеть, если не будешь смотреть, – сказал Майлз, прикоснувшись к его лицу.

Гай усилием воли взял себя в руки и внимательно рассмотрел рисунок, но понять, что на нем изображено, как ни старался, не мог. Джоанна говорила, что Майлз нарисовал уже сотни «картин» и что рисование очень положительно сказывается на его внутреннем состоянии. Гай видел работу сына впервые и не понимал даже, на что смотреть. Рисунок сплошь состоял из белых и бледно розовых завитков, с вкраплениями более мелких завитушек лилового и голубого цвета и большим желтым пятном округлой формы в верхней части листа.

– Очень красиво, Майлз, – сказал Гай, надеясь, что это прозвучало как одобрение. – А что… Э… Что тут нарисовано?

– Это звук снега, – ответил Мило таким тоном, будто это все объясняло.

Гай растерянно посмотрел на сына.

– Звук снега? – переспросил он. – Я не знал, что у снега есть свой звук.

Мило хмыкнул.

– О, папа, у всего есть звук. Но… – он широко раскрыл глаза и приложил к губам пальчик, – чтобы его услышать, должно быть очень тихо, и надо вслушиваться изо всех сил.

– А не мог бы ты воспроизвести звук снега для меня? – попросил Гай. – Возможно, свистом или как-то еще.

– Глупый папа, нельзя сделать звук, его можно только представить внутри себя, а затем нарисовать это ощущение.

– Нарисовать ощущение, – повторил Гай. «Джоанна, о, Джоанна… Я явно сейчас слышу тебя».

– Да, понимаешь теперь? – радостно чирикнул Майлз. – Как вот это и вот это, – сказал он, показывая на изображенные на рисунке завитки. – А это Джоджо, – ткнул он на желтый круг, – она светится в снегу.

– У нее тоже есть звук? – спросил Гай, пытаясь ухватить логику мышления сына.

– Конечно, – сказал Мило, глядя на него как на дурачка. – Джоджо все время говорит. Сейчас она говорит только сама с собой, но скоро ей станет лучше, и она будет разговаривать и с другими людьми.

Гай улыбнулся. «Как ты, как ты, дорогой мой мальчик».

– А о рисовании она с тобой говорила? – спросил он с любопытством.

Мило на минуту задумался.

– Кажется, говорила. «Выходи из молчания». Она повторяла мне это много раз. «За пределами своего молчания ты обнаружишь много удивительных вещей. Ты услышишь, как поют звезды, Мило. У всего есть свой звук, у всего – от самой маленькой травки до большущих высоких гор». – Мальчик посмотрел на отца и мягко улыбнулся. – Вот почему надо слушать очень-очень внимательно. Тогда можно услышать внутренний звук, также как слышишь обычные звуки ушами. Иногда это похоже на песню, а иногда на… как это. – Он показал на свой рисунок.

Гай молча смотрел на сына. Переполнявшие его эмоции ошеломили и мешали говорить. Этот пятилетний малыш напомнил Гривзу о чем-то очень важном, но давно-давно забытом.

Сколько же лет прошло с тех пор, когда он сам вышел из молчания и заставил себя интересоваться материальными вещами, но забыл о существовании духовного мира?

Много. Слишком много. Способность испытывать подлинные чувства он потерял во время трагедии, произошедшей под Бургасом. Однако появилась Джоанна… и каким-то образом сумела вернуть ему эту способность. Это было так же болезненно, как возвращение чувствительности к онемевшим после ранения членам, но окончание агонии обещало необычайное спокойствие и ощущение счастья.

Проблема, однако, была в том, что агония не прекращалась. Более того, с каждым часом пребывания Джоанны в бессознательном состоянии боль усиливалась, а тревога нарастала.

Гай посмотрел на Майлза и потрепал его по шелковистым волосам.