Кэтрин Кингсли - Звук снега

– Красивый рисунок, – произнес он чуть хрипловатым от подступивших слез голосом. – Очень хороший. Думаю, Майлз, его следует вставить в рамку.

– Не расстраивайся, папа, – сказал мальчик, погладив его по ноге. – Джоджо проснется, и мы все вместе поедем кататься, я на своем Пампкине, а вы на больших лошадях. Поскачем быстро-быстро, как ветер.

Гай кивнул и осторожно усадил сына на колени.

Майлз провел пальчиками по его повлажневшим глазам.

– Джоджо знает, что мы любим ее. Она не оставит нас, как мама.

– Нет, – произнес с усилием Гай, – она нас не бросит.

Майлз, устраиваясь поудобнее, прильнул к его плечу.

– А мама больше никогда не придет, да?

– Да, Майлз. Она никогда не придет. Она сейчас с ангелами.

Майлз покачал головой.

– А однажды она приходила, – сказал он. – Я рассказал об этом няне Лоппит, а она за это назвала меня гадким мальчишкой и вымыла рот мылом.

– Майлз, прости меня за нее. Я ужасно ошибся, поручив ей присматривать за тобой. Не знаю, почему я ее нанял.

«Так она Лоппит, – подумал Гай. – Может, имя и понравилось – напомнило о милом лопоухом кролике» [6]. Однако, как выяснилось, с мягким пушистым созданием эта мегера не имела ничего общего.

– Няня всегда говорила, что я вру. А я не врал, папа. Но потом решил совсем молчать, потому что, когда я ей о чем-то рассказывал, она обзывала меня всякими обидными словами. Зачем говорить, если тебя все равно никто не слушает?

Гай с жалостью посмотрел на сына. Так вот почему бедный малыш не разговаривал. Боже, да ему следовало пустить себе пулю в лоб за свою ошибку с няней!

– Расскажи мне, Майлз, о том, как приходила мама. Обещаю, я поверю каждому твоему слову.

Майлз посмотрел на него так доверчиво, что у Гая защемило сердце. Он подумал, что не достоин такого доверия ребенка. Но, боже, как он благодарен за него!

Мальчик какое-то время задумчиво теребил пуговицу его рубашки.

– Мама пришла ночью, когда я спал. Я думал, что она призрак, – сказал он и, помолчав мгновение, энергично закивал головой. – Это правда, папа. Она вошла через окно и дотронулась до моего лица холодными пальцами. Потом будто застонала и вылетела назад. Я очень испугался.

Гай сильнее обнял мальчика. У него чуть не разорвалось сердце, пока он слушал этот короткий рассказ. Ему следовало узнать о таких вещах раньше. Он должен был быть рядом с сыном. Нет ничего удивительного в том, что мальчик стал мочиться в кровать и ходить во сне.

– Это действительно очень страшно. А потом ты еще видел маму?

– Нет… Но я старался не спать и смотрел по сторонам, чтобы не прозевать, когда она придет. Папа, а призраки – они настоящие?

– Нет, Майлз. Они не более чем страшный сон. Но сны бывают очень реальными и могут сильно расстроить и напугать. Но то, что ты видел, было во сне, в очень-очень страшном сне. Мне хочется, чтобы у тебя были только хорошие воспоминания о маме, а не плохие и тем более страшные. Поэтому старайся вспоминать ее такой, какой она была на самом деле, когда жила с нами.

Мальчик запрокинул голову и посмотрел на отца снизу вверх.

– Я очень рад, что ты взял к нам Джоджо. Я ее люблю больше, чем маму.

Гай молчал, не зная, что сказать. «Я тоже люблю ее больше, чем твою маму»? Этот правдивый ответ вряд ли подходил в данной ситуации. Но и лицемерно-наставительно произнести, что мальчик должен любить маму больше всех на свете, тоже совершенно не хотелось.

Дилемму разрешил сам Майлз:

– С Джоджо мне очень хорошо, спокойно. С мамой тоже было хорошо, приятно, но она всегда обнимала меня так, что я не мог дышать. А когда Джоджо обнимает меня, она делает это нежно и мягко. И она никогда так громко не смеется и не плачет без конца. И не говорит о тебе ничего плохого.

– Она мне тоже нравится, – сказал Гай, радуясь, что маленький Майлз сам додумался до того, что было бы так трудно объяснить. А он-то думал, что сыну все затмевает тоска по матери. – Нам очень повезло, что Джоанна приехала сюда.

– Когда я увидел Джоджо в самый первый раз, я подумал, что это опять пришел призрак. Но когда увидел ее глаза, сразу понял, что они совсем не такие, как у мамы.

Гай прижался щекой к сладко пахнущему затылку ребенка.

– Какой ты у меня наблюдательный, – сказал он. – Я тоже чуть ни лишился чувств, когда впервые увидел ее. Подумал, что передо мной призрак.

Майлз фыркнул.

– Ты глупыш, папа. Ведь сам только что говорил, что призраков не бывает.

– Да, так оно и есть, но в какой-то момент я подумал, что, может быть, они все-таки существуют. Слава богу, что Джоанна сразу назвала свое имя. Наверное, мне следовало повнимательней рассмотреть ее глаза, как сделал ты, мой умница, тогда бы я не был так шокирован.

– Ты нравишься Джоджо, папа. Она никогда не говорит о тебе плохо. Она говорит, что ты хороший человек и храбрый салат.

– Храбрый… кто? – Гай посмотрел в потолок. – А-а! Ты имел в виду солдат, – сказал он, улыбаясь. – Ну да, я был солдатам, это правда. Насколько храбрым, не знаю. А что еще она говорила обо мне? – не смог он сдержать любопытства.

– Что ты хороший отец и любишь меня очень сильно. Это же так, папа?

Гай, у которого что-то болезненно сжалось в груди, прикоснулся губами к волосам мальчика. Сам он такие слова сыну ни разу не говорил – еще один грех.

– Конечно, я люблю тебя, – произнес он с легкой хрипотцой. – Ты же мой сын, мой малыш, ты самое важное, что есть у меня в этом мире.

– Я тоже люблю тебя, папа, – сказал Майлз, удовлетворенно вздохнув, и ненадолго замолчал, будто собираясь с мыслями. – Джоджо нарисовала тебя, чтобы я помнил, что ты меня любишь, – продолжил он. – Она вставила твой портрет в рамку и повесила его у моей кроватки. Теперь ты первый, кого я вижу, когда просыпаюсь, и я могу пожелать тебе спокойной ночи перед тем, как уснуть. Хочешь посмотреть?

Растроганный Гай смог только кивнуть. Получалось, что Джоанна успела позаботиться о многих важных для него вещах, причем в первую очередь о тех, которые он упустил из виду.

Майлз спрыгнул с его колен и вприпрыжку побежал в свою спальню, сопровождаемый неотлучным Боско.

Гай склонился над постелью Джоанны, вновь взял ее руку и нежно провел кончиками пальцев по запястью. Кожа была сухой и горячей, голубые вены вздулись и напряглись.

– Ты чудесным образом изменила мою жизнь, – прошептал он. – Ты вернула мне сына, Джоанна, ты вернула мне способность чувствовать. Пожалуйста… Пожалуйста, очнись, чтобы я мог рассказать тебе об этом, чтобы я мог поблагодарить тебя. Пожалуйста, Джоанна, вернись ко мне, к нам!

Горничная, которую, насколько он помнил, звали Уэнди, появилась в детской с пузатым кувшином в одной руке и стопкой свежих полотенец в другой.

– Правильно делаете, хозяин, – сказала она, деловито проходя в комнату, будто в свою собственную, – что говорите с ней. Она услышит и поймет, что вы заботитесь о ней. Она упряма, это уж как пить дать, но в конце концов всегда прислушивается к здравым рассуждениям.