Гийом Мюссо - Бумажная девушка

В отличие от моих, ее пальцы легко бегали по клавишам. Она ловко перешла от «Касабланки» к «Плачу холма», а затем к импровизации на тему «Моя забавная Валентина».

Бар был почти пуст, но немногочисленные посетители смотрели на нее как завороженные, околдованные тем, что в ней соединялись загадка Марлен Дитрих, соблазнительность Анны Нетребко и чувственность Мелоди Гардо.

Что же до меня, то я, ни выздоровевший, ни нечувствительный к яду, стал жертвой того же притяжения. Как же больно было ее видеть! Бросив меня, она забрала с собой все, что было во мне солнечного: мои надежды, мою уверенность, мою веру в будущее. Она высушила мое существование, лишив его смеха и красок. Аврора задушила мое сердце, лишив его возможности полюбить снова. Теперь моя внутренняя жизнь походила на выжженную землю, без деревьев и птиц, навсегда застывшую в ледяном холоде января. У меня не осталось ни аппетита, ни желания, если не считать потребности ежедневно сжигать нейроны лекарствами, чтобы унять слишком болезненные воспоминания.

Я влюбился в Аврору так, как подхватывают смертоносный и разрушительный вирус. Мы встретились в аэропорту Лос-Анджелеса в очереди на самолет «Юнайтед Эйрлайнз», направляющийся в Сеул. Я летел в Южную Корею, чтобы рекламировать мои книги, ей предстояло играть там Прокофьева. Я полюбил ее в первую же минуту, за все сразу и ни за что: за грустную улыбку, за прозрачный взгляд, за особую манеру заправлять волосы за ухо, за манеру поворачивать голову как будто в замедленной съемке. Потом я полюбил каждую интонацию ее голоса, ее ум, чувство юмора, явную отстраненность от собственной внешности. Впоследствии я полюбил ее за каждый из скрытых недостатков, за боль жизни, за все раны под ее кольчугой. В течение нескольких месяцев мы узнали бесстыдное счастье, вознесшее нас в самые высокие сферы, где останавливается время, где слишком много кислорода и кружится голова.

Разумеется, я предчувствовал, что за это придется заплатить. Я преподавал литературу и запомнил предупреждения писателей, которыми я восхищался: Стендаль и его кристаллизация; Толстой и его Анна Каренина, бросившаяся под поезд после того, как всем пожертвовала ради любимого; Ариана и Солаль, любовники из «Любви властелина» [55], закончившие свое падение в парах эфира в мрачном одиночестве гостиничного номера. Но страсть как наркотик: знание последствий никому не мешает продолжать разрушать себя, сунув палец в шестеренку.

Одержимый ложной уверенностью в том, что я настоящий только с ней, я в конце концов убедил себя, что наша любовь продлится долго и мы преуспеем там, где провалились другие. Но Аврора не только пробуждала самое лучшее во мне. Она извлекала из меня черты характера, мне ненавистные, с которыми я привык сражаться: собственничество, поклонение красоте, вера в то, что прекрасная душа непременно скрывается за ангельским личиком, и самовлюбленная гордость от сознания того, что со мной рядом настолько роскошная женщина. Это был знак моего отличия от прочих самцов моей породы.

Разумеется, Аврора умела дистанцироваться от своей известности и делала вид, что ни о чем таком не подозревает. Но слава редко делает лучше тех, кто ее достиг. Слава растравляет раны самовлюбленности, но не излечивает их.

Я все это сознавал. И то, что больше всего на свете Аврора боится увидеть увядание своей красоты и потерять талант пианистки, эти два волшебных дара, данные ей Небом, которые отличали ее от других смертных. И то, что ее поставленный голос мог задрожать и оборваться. Знал, что за уверенной иконой скрывается неуверенная в себе женщина, неспособная обрести внутреннее равновесие. Знал, что Аврора избавляется от своих тревог с помощью суперактивности, вихрем проносясь по мировым столицам, планируя даты концертов на три года вперед, начиная короткие отношения и заканчивая их без колебаний. До самого конца я все же думал, что смогу стать ее якорем, а она сможет стать моим. Для этого мы должны были быть уверены друг в друге, но она, как всегда, использовала для соблазнения двуличие и ревность, что не слишком благоприятствовало созданию спокойного климата. Наша пара в конце концов распалась. Думаю, мы были бы счастливы на необитаемом острове, но жизнь не имеет с ним ничего общего. Ее друзья, парижские, нью-йоркские или берлинские псевдоинтеллектуалы, считали дурновкусием мои популярные романы, тогда как с моей стороны Мило и Кароль видели в Авроре лишь снобизм, высокомерие и эгоизм.

Гроза разбушевалась, за окнами повисла плотная пелена дождя. В уютном и изысканном интерьере бара «Бурбон-стрит» пальцы Авроры сыграли последние аккорды песни «A Case of You» [56], которую она только что исполнила бархатным блюзовым голосом.

Под аплодисменты она сделала глоток бордо из бокала, стоявшего на фортепьяно, и наклоном головы поблагодарила публику. Потом она опустила крышку инструмента, давая понять, что выступление закончено.

– Достаточно убедительно, – сказал я, подходя к ней. – Норе Джонс следовало бы опасаться конкуренции, если бы ты решила пойти по этому пути.

Аврора протянула мне свой бокал, бросая вызов:

– Посмотрим, не потерял ли ты навык.

Я коснулся бокала губами там, где она касалась его своими, и попробовал вино. Ей удалось приобщить меня к своей страсти к энологии, но она бросила меня раньше, чем я успел освоить азы.

– Э… «Шато-Латур» тысяча девятьсот восемьдесят второго года, – выпалил я наудачу.

Аврора чуть улыбнулась тому, что мне недоставало убежденности, потом поправила:

– «Шато-Марго» тысяча девятьсот девяностого.

– Я всегда пью кока-колу «лайт», чтобы не брать в голову год.

Она засмеялась, как смеялась до того , когда мы еще любили друг друга. Медленное движение головой, привычное для нее, когда она хотела понравиться, и золотистая прядь выпорхнула из-под заколки, удерживавшей ее волосы.

– Как поживаешь?

– Хорошо, – ответила Аврора. – А ты, кажется, задержался в нижнем палеолите, – заметила она, намекая на мою бороду. – А что с твоим ртом? Тебе сумели его пришить?

Я недоуменно сдвинул брови:

– Что пришить?

– Тот кусок губы, который откусила та блондинка в ресторане. Это твоя новая подружка?

Я не ответил на вопрос, заказав за стойкой «то же самое, что у мисс».

Аврора настаивала:

– Красивая девушка. Не элегантная, но красивая. В любом случае, то, что между вами, напоминает вулкан…

Я бросился в контратаку:

– А как у тебя с твоим спортсменом? Все хорошо? Возможно, это не самый остро наточенный нож в ящике, но физиономия у него что надо. В любом случае, вы хорошо смотритесь вместе. И это большая любовь, если судить по тому, что я прочел.