Гийом Мюссо - Бумажная девушка

Два грузчика уже встали перед дверью. Они ждали только приказа, чтобы начать выносить вещи из дома.

– Кстати, – продолжала женщина-полицейский, протягивая ему конверт, – вот повестка с вызовом в суд за похищение имущества, на которое был наложен арест.

– Вы говорите о…

– …о «Бугатти», который вы заложили.

Кивком головы помощница шерифа дала знак грузчикам, и они меньше чем за полчаса вынесли из дома всю обстановку.

– И это пустяки по сравнению с тем, что с вами сделает налоговая служба! – с садистским удовольствием бросила Карен, захлопывая дверцу своего автомобиля.

Мило остался один на тротуаре с чемоданом в руке. Он вдруг понял, что ему негде ночевать. Как оглушенный боксер, он сделал несколько шагов направо, потом налево, не зная толком, куда ему идти. Три месяца назад он уволил двух своих сотрудников и продал свой офис в центре города. Вот так. У него больше не было работы, крыши над головой, машины, ничего. Слишком долго он отказывался посмотреть в лицо реальности, думая, что все так или иначе уладится. Но на этот раз реальность его настигла.

В лучах утреннего солнца засверкали татуировки, украшавшие его руки. Стигматы прошлого, они возвращали его на улицу, к дракам, к насилию и нищете, от которых, как ему казалось, он избавился.

Вой полицейской сирены вырвал его из круговерти мыслей. Он повернулся, охваченный желанием убежать, но это был не враг.

Это была Кароль.

Она сразу поняла, что произошло, и не позволила чувству неловкости взять верх. Молодая женщина решительно подхватила чемодан Мило и сунула его на заднее сиденье патрульной машины.

– У меня очень удобный диван-кровать, но не думай, что сможешь жить у меня, ничего не делая. Нужно будет снять обои в гостиной, о чем я давно мечтаю, а потом заново побелить известью кухню, да и швы в душе требуют ремонта. К тому же в ванной течет кран, и там появились следы сырости, от которых надо избавиться. Так что, как видишь, твое выселение мне только на руку…

Мило поблагодарил ее еле заметным кивком головы.

Пусть у него не было больше работы, дома, машины.

Но у него оставалась Кароль.

Он все потерял.

Кроме главного.

Рим. Квартал Трастевере. 23 сентября

Художник Лука Бартолетти вошел в маленький семейный ресторан. В интерьере со старинной мебелью заведение предлагало римскую кухню без затей. Здесь ели пасту за столиками, накрытыми скатертями в красную клетку, и пили вино из графинов.

– Джованни! – позвал Лука.

В 10 утра в зале было пусто, но упоительный аромат свежеиспеченного хлеба уже витал в воздухе. Этот ресторан принадлежал родителям Луки уже больше сорока лет, хотя теперь им управлял его брат.

– Джованни!

В проеме двери появился силуэт. Но это был не Джованни.

– Почему ты так кричишь?

– Здравствуй, мама.

– Здравствуй.

Ни поцелуя. Ни объятий. Ни теплоты.

– Я ищу Джованни.

– Твоего брата здесь нет. Он у Марчелло, покупает piscialandrea [82].

– Что ж, тогда я его подожду.

Повисло тяжелое молчание, полное горечи и упреков, как бывало всегда, когда мать и сын оставались наедине. Они мало виделись, мало говорили. Лука долго жил в Нью-Йорке, потом после развода он вернулся в Италию, но поначалу обосновался в Милане, прежде чем купить квартиру в Риме.

Чтобы стряхнуть неловкость, он прошел за стойку и сделал себе эспрессо. Лука не был «семейным» человеком. Он часто использовал работу как предлог, чтобы не посещать крестины, свадьбы, первое причастие и воскресные завтраки, которые затягивались до вечера. Правда, он очень любил родных, пусть и на свой лад, и страдал от того, что не умеет с ними общаться. Мать никогда не понимала ни его живопись, ни его успех. Она никак не могла взять в толк, зачем люди покупают монохромные картины за десятки тысяч евро. Лука думал, что мать считает его в некотором роде жуликом, талантливым кидалой, которому удается жить в комфорте, не работая по-настоящему. Это непонимание подточило их отношения.

– Что слышно о твоей дочери? – спросила мать.

– Сандра только что вернулась в школу в Нью-Йорке.

– Ты с ней не видишься?

– Мы редко встречаемся, – признал Лука. – Напоминаю: это ее мать получила над ней опеку.

– А когда вы видитесь, то все проходит плохо, верно?

– Я пришел сюда не затем, чтобы выслушивать эти глупости! – взорвался Лука и встал, собираясь уйти.

– Подожди! – остановила его мать.

Он застыл на пороге.

– У тебя встревоженный вид.

– Это мое дело.

– О чем ты хотел поговорить с твоим братом?

– Хотел узнать, не остались ли у него кое-какие фотографии.

– Фотографии? Ты никогда не берешь фотографии! Ты все время повторяешь, что не любишь захламлять жизнь воспоминаниями.

– Спасибо за помощь, мама.

– Чьи фотографии ты ищешь?

Лука ушел от ответа.

– Я вернусь позже, чтобы повидать Джованни, – пообещал он, открывая дверь.

Пожилая женщина подошла к нему и удержала за рукав.

– Твоя жизнь стала такой же, как твои картины, Лука: одноцветной, сухой и пустой.

– Это ты так считаешь.

– Ты отлично знаешь, что это правда, – с грустью сказала мать.

– До свидания, мама, – попрощался Лука, закрывая за собой дверь.

Пожилая женщина пожала плечами и вернулась на кухню. На ее старом рабочем столе лежала газета «Ла Репубблика» с хвалебной статьей о творчестве Луки. Она дочитала ее, потом аккуратно вырезала и убрала в большой кляссер, в котором она долгие годы сохраняла все то, что писали о ее сыне.

Лука вернулся к себе. Он использовал кисти, чтобы разжечь большой центральный камин, вокруг которого выстраивался интерьер его мастерской. Когда пламя начало разгораться, художник собрал все свои картины – и последние законченные композиции, и те полотна, над которыми он еще работал, – методично полил их растворителем и бросил в огонь.

Твоя жизнь стала такой же, как твои картины, Лука: одноцветной, сухой и пустой. Загипнотизированный тем, как пылают его картины, художник смотрел на превращение работ в дым и пепел как на избавление.

В дверь позвонили. Лука выглянул в окно и увидел сгорбленный силуэт матери. Он спустился вниз, чтобы поговорить с ней, но она уже исчезла, оставив пухлый конверт в его почтовом ящике.

Лука нахмурился и сразу же вскрыл посылку. Там оказались именно те фотографии и документы, которые он хотел попросить у брата!

Как она догадалась?

Он вернулся в свою мастерскую и разложил на рабочем столе воспоминания о далекой эпохе.

Лето 1980 года : в тот год ему исполнилось восемнадцать, он встретил Стеллу, свою первую любовь, дочь рыбака из Порто-Венере. Их прогулки вдоль гавани перед выстроившимися в ряд маленькими, узкими и разноцветными домами, смотревшими на море. Послеполуденные часы, когда они купались в маленькой бухте.