Лора Гурк - Пари с маркизом

– Я вовсе не отступаюсь. Напротив, я намерен изменить ее мнение обо мне, хотя пока толком не понимаю, как именно должен совершить этот подвиг. Но иногда нужно из соображений стратегии отступить, чтобы выиграть войну. Или завоевать женщину.

Она засмеялась и одобрительно произнесла:

– Умница. Я считаю, что Белинду можно будет убедить смотреть на ваши недостатки сквозь пальцы, если вы найдете ее слабые места. А у нее такие есть, поверьте мне.

Николас уныло усмехнулся.

– Не думаю, что вы мне о них расскажете.

Герцогиня покачала головой и направилась к карете, стоящей на подъездной дорожке.

– Скажу только одно – Белинда намеренно забыла, что значит быть желанной женщиной. Несмотря на болезненный прошлый опыт, любая дама хочет почувствовать себя желанной. Даже я, – добавила она, усмехнувшись, – а ведь я пресыщена так, что другим и не снилось. Заставьте Белинду испытать это чувство, и она ваша.

– Это, пожалуй, самый восхитительный совет из всех, какие я когда-либо получал. Есть ли у вас еще мудрые советы? Например, как мне содержать ее, когда завоюю?

Герцогиня повернулась и посмотрела на него. Зеленые глаза расширились от удивления, которого Николас не понял.

– Зачем вам ее содержать?

– Ну, ни для кого не секрет, что у меня нет ни пенни, да и у Белинды не больше. Федерстон оставил ее в нищете. Так что…

– Белинда в нищете? – Герцогиня звонко рассмеялась. – Она сама вам это сказала, чтобы держать на почтительном расстоянии?

Николас в замешательстве нахмурился.

– Нет, это Джек говорил… то есть лорд Федерстон. Он сказал, его брат оставил их обоих без единого фартинга. Ну, и Белинда подтвердила.

– А, Федерстон. Это все объясняет. Будь Джек моим деверем, я бы сказала ему то же самое. Он ужасно беззрассудный и безответственный. Я уверена, Белинда очень рада, что он живет в Париже. Находись он в Лондоне, быстро бы выяснил правду о ее финансовом положении и молниеносно кинулся бы к ней одалживать деньги. По правде говоря, удивляюсь, как ей удается так долго держать это от него в секрете. Разумеется, Белинда не выставляет свое богатство напоказ, но…

– Погодите, – перебил ее Николас, остановился и повернулся к герцогине, мучительно пытаясь понять, о чем она говорит. – Белинда богата?

– Как Крез, – рассмеялась герцогиня. – Похоже, вы ошеломлены, Трабридж.

Ошеломлен? Николас чувствовал себя так, будто кто-то ударил его по голове битой для крикета.

– Весьма, – пробормотал он. – Должен признаться, вы буквально сбили меня с ног этой новостью.

– Не понимаю, почему это для вас такая неожиданность. Вчера вечером вы смотрели на нее так внимательно, что не могли не заметить, какие божественные жемчуга у нее на шее.

– Наверняка это римский жемчуг.

– Согласна, ее жемчуга настолько безупречны, что могут показаться фальшивыми, но нет. Поверьте, Белинда может позволить себе настоящие. Собственно, держу пари, что денег у нее больше, чем у некоторых американских наследниц, чьи интересы она представляет. Как я уже сказала, Белинда своим состоянием не хвастается, но все же не могу поверить, что вы не догадались. Вы же должны были узнать, сколько она берет за свои услуги, когда нанимали ее. А теперь посчитайте.

– Вообще-то мы ни разу не обсуждали денежную сторону соглашения, – сознался Николас, все еще пытаясь свыкнуться с мыслью о богатстве Белинды. – Поэтому я представления не имею, сколько она берет.

– Десять процентов от суммы брачного контракта. Когда я выходила за Маргрейва, вознаграждение Белинде составило почти сто тысяч фунтов.

– Боже милостивый.

– Слегка поражает воображение, верно? – произнесла герцогиня, снова направившись к карете. – Но американские миллионеры только рады платить, если это означает, что их семейства будут приняты светским обществом. Мой отец исключительно богат, и мне повезло заполучить огромное приданое. Разумеется, Белинде не всегда платят так много, как в моем случае, но так или иначе немало. А сама она очень экономна. Вот к жемчугу Белинда неравнодушна, это правда, и любит красивые наряды, но в остальном живет скромно. Деньги свои инвестирует и откладывает, никаких дорогостоящих развлечений не устраивает, да ей это и ни к чему. Ее приглашают буквально всюду. Даже представить не могу, сколько Белинда сейчас стоит, но очень много. Так что, – добавила герцогиня, смеясь, – если вы женитесь на леди Федерстон, все ваши проблемы будут решены.

Николас не смог поддержать ее веселья.

– Боюсь, это совсем не так просто. Как я и сказал, она не обращает на меня внимания. Будет трудно убедить ее захотеть меня, и уж тем более выйти за меня замуж. А если это и удастся, ее приданое не будет иметь никакого значения, потому что я не возьму оттуда ни фартинга, даже если она начнет предлагать. Как я уже говорил, финансовые соображения не имеют к этому никакого отношения. Не для меня. Не с ней.

– Ваши принципиальность и достоинство делают вам честь.

Николас рассмеялся и сел в карету.

– Герцогиня, – произнес он, улыбаясь ей через окно, – кажется, я впервые в жизни слышу комплимент моей принципиальности.

Николас едва успел на поезд. Карета подъезжала к станции, когда он увидел клубы дыма над паровозом – явный признак того, что тот вот-вот тронется. Только карета остановилась, Николас выпрыгнул из нее, поманил носильщика и бросился к окну кассы. К счастью, носильщики внимательно отнеслись к человеку, приехавшему в герцогской карете, и помогли Чалмерзу, пока Николас покупал билеты.

Когда раздался свисток, маркиз сунул билет в руку камердинеру, схватил последний саквояж, прыгнул в вагон первого класса и едва нашел свое место, как поезд дернулся и поехал. Оставалось только надеяться, что Чалмерз тоже успел сесть в вагон. Больше спешить было некуда, и мысли Николаса обратились к тому, что рассказала ему герцогиня.

Маркиз не мог винить Белинду в том, что она обманула его на предмет своих денежных обстоятельств. И полученные им сведения не заставили его изменить линию поведения. Как Николас сказал герцогине, деньги Белинды ему не нужны. И не только потому, что он хочет добиться ее уважения. Николас желал уважать самого себя, а это значит – проложить свой путь в жизни, самостоятельно зарабатывая на кусок хлеба.

Но как? Вот он, ключевой вопрос. Николас мыслями вернулся ко вчерашним рассуждениям, но через час признался себе, что так ни до чего и не додумался. Он получил образование, которому нет никакого практического применения. Николас никогда не изучал право, медицину или инженерное дело – вообще ничего хоть сколько-нибудь полезного. А знание латыни и поэзии Китса не имеет коммерческой ценности. Если бы ему позволили изучать науку, как он когда-то хотел, все было бы по-другому. От этой мысли Николасу стало горько, но он быстро подавил это чувство. С той поры утекло слишком много воды, и сожаление вряд ли ему поможет.