Шарлотта Мендельсон - Почти англичане

Однако в Вест-стрит по случаю праздника действуют строгие меры безопасности. Без голубого флаера (что бы это ни значило) Лора даже в здание не может попасть, не говоря уж о том, чтобы найти своего ребенка. Ей ничего не остается, как нацарапать короткую записку и отправиться в город, где она делает то, что любой человек сделал бы на ее месте: около часа сидит на холодной стене под мокрым деревом возле Кумской консервативной ассоциации – в компании Петера, Марины, Алистера, а теперь и бедняги Золтана – и тихонько плачет.

Марина ездила на переднем сиденье автомобиля раз или два за всю жизнь и не привыкла к ремню безопасности, а теперь пылает от унижения. Может, она и зря спрятала под мышкой незапертую пряжку, но и мистеру Вайни не стоило отчитывать ее как ребенка. Она совсем не пьяна, только капельку голова кружится. Вообще говоря, ему можно садиться за руль? Очень мило, что он предложил подбросить Марину до общежития – откуда ему знать, что субботними вечерами она не раз возвращалась туда и в более пьяном виде; все так делают. Тут недалеко.

Что бы такое сказать? Она наблюдает за его руками на руле и, несмотря на темноту, видит плоский широкий ноготь, бугорок у основания пальца, волосы на фалангах и тыльной стороне ладоней. Она хочет спать, но все-таки соглашается на предложение мистера Вайни прокатиться туда, откуда видно весь город – римский мост или что-то такое. Может, они и забрались далековато от школы, зато ее спутник с каждой минутой все забавней и умней. Она с ним будто на равных – ну почти.

– Расскажи о себе, – предлагает он с улыбкой в голосе. – Чем ты интересуешься, Марина?

Она рассказывает: и почему-то не столько о полузабытых увлечениях – окаменелостях, картах звездного неба, практически первом издании Уильяма Голдинга, найденном в благотворительном магазине на Фулем-бродвей, – сколько о школе. А он направляет ее к дальнейшим откровениям, будто разбрасывает хлебные крошки, которые ведут Марину по (и, предположительно, из) лесу. Он прекрасно понимает, до чего тяжело в Кум-Эбби таким, как она. Марина, сама не замечая, вдается в подробности, которые не собиралась ему сообщать, словно (представляется ей) женщина, поверяющая тайны другу-мужчине – сильному, искушенному, с серебряной машиной и волосами на руках. Это приятно. Не должно быть, но приятно.

– Наверное, ученики здесь… легко сближаются?

Она искоса на него смотрит. Хотя они едут быстро, мистер Вайни поворачивается к ней и широко улыбается. Довольно возбуждающе – знать, что этот мужчина, ее друг, завтра будет вручать награды перед всей школой. Он искренне интересуется Марининым мнением.

– Э-э, да. Думаю, да. Да.

– И как, ожидания оправдались?

– Я…

– Те, что были до приезда в Кум-Эбби. Я о сексе, разумеется, хотя это вряд ли нуждается в уточнении.

Когда-то Марина была слишком боязлива, слишком девственна для таких разговоров, но те времена прошли.

– Ну, это забавно, – отвечает она. – Просто я была… полна надежд. И не думала, что…

– Что?

– Ну, я училась в школе для девочек. И не знала, ну, знаете, мальчиков. Не думала о…

– О том, чтобы приехать сюда.

– Да. И… встретить кого-то. Я была готова. Если вы понимаете, о чем я. Мне хотелось это… испытать.

– Продолжай.

– Нет, это все.

– И не правда ли, – улыбается он, – что почти у всех девочек есть приятели?

– Ну…

– А кроме парков, кинотеатров и что там у вас еще у мальчиков есть личные спальни?

– У некоторых. Но…

– Потому что, если вдуматься, деканы выглядят немного наивными.

– К-как…

– Они же там резвятся, как кролики.

Марина чувствует, как по всему телу волоски на коже дыбятся от восторга. Весь разговор – сплошной восторг; о таком она всегда и мечтала.

– Извини, но это правда, – говорит мистер Вайни.

– Это не…

– Поверь, так и есть. Мне тоже когда-то было семнадцать…

Она кусает губу, бросает на него быстрый взгляд и прижимает руку к щеке, чтобы сбить румянец.

– …и позволь тебя заверить, понадобилось бы гораздо больше, чем закрытая дверь и некомпетентный директор…

– Но…

– Не перебивай. Чтобы обуздать мои, скажем так, низменные порывы. Каковых у меня было в избытке. И сейчас не меньше, говоря по правде.

Это уже совсем не умещается в голове. Марина какое-то время сидит в тишине, глядя в окно. Потом они подъезжают к мощеной платформе у большого каменного моста, откуда открывается вид на мерцающие огни и чернильную Блэкмурскую равнину. Автомобиль останавливается. Марина отчаянно хочет исповедаться, попросить о помощи.

– Я не верила, что у меня… появится шанс.

– Почему нет?

– Ну… – Марина, не думавшая заплыть в такие глубокие воды, безуспешно глотает слезы. – Я… такие, как я, им не нужны. Мальчикам.

– О?

– Это так. Я не… не блондинка, не худышка, не красавица. – Она громко глотает комок.

– Брось.

– Нет, так и есть. – А потом, испугавшись, как бы он не обиделся за сына, она говорит: – То есть Гай милый. Но у нас не особо… В смысле, он моложе, и я люблю книги…

– Марина, Марина, так было испокон веков. Умная девочка встречает спортивного парня – и секунд через десять чувствует разочарование.

– Не разоча…

– Могу я говорить начистоту?

– О! Да, пожалуйста!

– Ты была бы гораздо счастливей со взрослым мужчиной. Тебе нужен опыт, девочка моя, и однажды он у тебя появится. Я легко представляю тебя с человеком постарше. А ты?

Куда подевалась Марина? Это уже нелепо. Лора ведь не может бродить возле школы, пока не закроются пабы, надеясь наткнуться на собственного ребенка. Это будет выглядеть странно. К тому же ей могут опять подвернуться Вайни – наглый сынок или его мамаша, худая, изысканная и какая-то древняя не по годам, словно вдовая герцогиня в двадцатилетнем теле. У Лоры бывают смелые порывы, вот только смелости на их воплощение нет. По крайней мере, сейчас.

Потом ее посещает другая мысль. Она столько недель представляла Марину напряженно внимающей учителям или болтающей с друзьями на лестнице, как делают в рекламных буклетах; до сих пор ей редко приходили на ум гормоны, секс и безграничные подростковые побуждения. Однако это школа для мальчиков, здесь заправляют мужчины, которым девочки просто свалились на голову. В Кум-Эбби трубят о безопасности и ответственности, но знают ли они – и хотят ли знать, – что творится за пределами учебных классов?

Все что угодно.

Как сквозь разорванный слайд, проступает новое изображение: Марина бродит на свободе. Забросила учебу, не сказав ни слова, все переиграла, начала лгать – может быть, воровать из чужих карманов, и все это – под несомненным, хотя и смутным влиянием гадких Вайни. Потому что, даже если их неизвестное преступление случилось десятилетия назад, для венгров все годы – недавние. О прощении не может быть и речи. Лора должна предупредить Марину: не только ради Ильди и остальных, но ради нее самой. Нельзя допустить, чтобы она пошла по кривой дорожке, как когда-то пошла ее мама.