Шейла Олсен - Все оттенки роз

К моему великому удивлению, оказывается, что родители Тэйта выбрали такую же невзрачную на вид елку. Его отец осматривает наше дерево, с серьезным видом ощупывая ветки, а потом поворачивается к Тэйту и говорит:

– Похоже, у нас обоих прекрасный вкус.

С этими словами мужчина искренне улыбается и хлопает Тэйта по плечу. Хелен смеется и подносит руку ко рту, словно вот-вот расплачется, наблюдая, как рассеивается напряжение в отношениях отца и сына.

Тэйт не сразу оценивает этот комплимент, но когда осознает, что отец пытается сделать сказать, его лицо смягчается. Он смотрит на меня, и у него на щеке появляется ямочка.

Мы решаем купить обе елки. Однако когда Тэйт достает бумажник, его папа отмахивается.

– Ты можешь сколько угодно быть мистером Денежный Мешок, но я все еще твой отец.

Его мама фотографирует нас рядом с нашим деревом. Одной рукой Тэйт обнимает меня за талию, другой поддерживает кособокую елку. Вокруг нас медленно падают снежные хлопья и мерцают рождественские огоньки – все это кажется каким-то волшебным сном.

Я вообще не хочу просыпаться.

Мы ужинаем у камина – едим молодую картошку, зеленую фасоль и суп из цветной капусты, у которого такой потрясающий вкус, что, отправляя очередную ложку в рот, я зажмуриваюсь, смакуя его. А потом Тэйт обращает внимание на то, что я постоянно закрываю глаза, и все начинают смеяться.

Мы перемещаемся в гостиную, и я украдкой отправляю Карлосу сообщение с фотографией, на которой мы с Тэйтом стоим рядом с елкой в ореоле падающего снега. После непродолжительных дебатов с самой собой, я отправляю фотографию и бабушке тоже. Возможно, это все равно что сыпать соль на рану, учитывая, на чем мы с ней вчера расстались, но вдруг она увидит, какими счастливыми мы выглядим, и перестанет так беспокоиться.

Хелен с Биллом пьют вино и даже рассказывают пару историй из детства сына. Тэйт смотрит на них с каменным лицом, но мне так весело, что я не спешу их останавливать. Именно такой я всегда и представляла полноценную семью. Рождество с бабушкой и сестрой обычно событие непримечательное, а Мия зачастую предпочитает провести этот день с друзьями или очередным бойфрендом. А когда была жива мама, в канун Рождества частенько приходилось спать на диване того парня, с которым она в то время встречалась. Эта мысль меня отрезвляет, и в продолжение разговора я смотрю на огонь в камине, гадая, не повторяю ли сейчас ее ошибки. Но у меня все иначе , говорю я себе. Тэйт не такой, как другие.

– Что ж, Билл, – наконец произносит Хелен, ставя свой недопитый бокал на кофейный столик и поднимаясь. – Тэйт с Шарлоттой, наверное, привыкли ложиться далеко за полночь, но мы-то с тобой нет. Не пора ли нам на боковую?

Билл послушно идет за Хелен в кухню, где они тушат свет, а потом желают нам спокойной ночи.

Когда родители поднимаются наверх, к себе в спальню, Тэйт провожает меня в мою комнату. Подойдя к двери, подхватывает прядь моих волос и накручивает ее на палец, а потом отпускает.

– Мне понравился сегодняшний день, – говорю я ему. – С тобой.

Он поднимает глаза, улыбаясь одним уголком рта.

– Надеюсь, завтра, на Рождество, ты получишь все, чего тебе хочется.

– Я тоже, – отвечаю я. А про себя думаю: Все, чего я хочу на Рождество, – это ты .

Тэйт оставляет меня у двери комнаты и удаляется по коридору. Я смотрю ему вслед до тех пор, пока он не исчезает в своей спальне, тихо прикрывая за собой дверь.

Я должна оставаться у себя в комнате.

Должна лечь спать.

Все звуки в доме стихли, но мой ум не желает отключаться.

Тэйт – все, о чем я могу думать. Этот день был слишком идеальным: жаркие объятия у стены оленьего загона, а потом этот нежный поцелуй между рядами елок – губы Тэйта поведали мне обо всем, что он, похоже, не способен выразить словами.

Я дважды прохожу по комнате из конца в конец, касаюсь окна, оставляя на ледяном стекле отпечатки пальцев. Снег продолжает падать, образуя полумесяцы на карнизах с внешней стороны дома.

Я хочу его .

Открываю свой чемодан и роюсь в кипе одежды. Наконец нахожу, что искала: кружевное белое платье. Тэйт купил его мне в тот день в универмаге «Барниз», но я его так ни разу и не надевала, и, уж конечно, не думала, что в этой поездке у меня будет повод его примерить. Однако все равно взяла его с собой – я упаковала в чемодан почти все содержимое шкафа, беспокоясь, что мне нечего будет надеть.

Я раздеваюсь, оставляя одежду на полу, и осторожно надеваю тонкое платье. Невесомая ткань из чистого шелка облегает мое тело.

Сверху накидываю черный халат – тоже подарок Тэйта, – и подвязываю его шелковистым поясом вокруг талии.

Я действительно это делаю.

На цыпочках иду по паркету; сердце беспорядочно колотится, никак не может войти в ровный ритм, успокоиться.

И вдруг я замечаю, как впереди меня что-то движется в темноте.

Застываю на месте, прижимая халат к груди, – испугавшись, что это вышел кто-то из родителей, чтобы выпить стакан воды или перекусить. Но потом тень приобретает очертания, бесшумно приближаясь ко мне по коридору: Рокко. Подойдя, пес поднимает голову и обнюхивает мою ногу. Я провожу рукой по его мохнатой голове, чешу за ухом, и он виляет хвостом, случайно ударяя им по стене. Потом разворачивается, успокоенный тем, что это я, а не какой-нибудь незваный гость, и неторопливо возвращается к камину в гостиной.

Сегодня холодно, и по моим голым ногам поднимаются мурашки.

Я останавливаюсь у двери в комнату Тэйта. Из-за нее доносятся какие-то слабые звуки – я догадываюсь, что это гитара. Поднимаю кулак и прижимаю его к шероховатой деревянной панели. Потом стучу, один раз, потом второй, но очень тихо. Звуки гитары не затихают, и Тэйт не подходит к двери. Дрожа, я берусь за дверную ручку.

В углу комнаты зажжена лампа, у противоположной стены – кресло и комод с зеркалом. Тэйт сидит на краю кровати, прижав гитару к груди, в массивных наушниках, а перед ним лежит открытый блокнот. Он напевает, глядя на кружащийся за окном снег, и перебирает струны гитары так непринужденно, словно мелодия сама льется из его пальцев. Я узнаю ее: это та самая мелодия, которую он напевал мне на ухо в самолете.

А потом он останавливается, накрывает струны ладонью, резко обрывая звук. Повернувшись, замечает меня в дверях.

– Шарлотта? С тобой все в порядке? – Тэйт снимает наушники и откладывает их в сторону.

– Ты писал музыку, – говорю я, переступая порог его комнаты. – Ты давно этого не делал.

Тэйт смотрит на гитару, потом на окно, а потом снова на меня. В мерцании лампы на стенах комнаты лениво танцуют тени, появляясь из темноты и снова растворяясь в ней.