Кевин Милн - Финальный аккорд

– Возможно. Хотя я был очень близок к этому.

Слишком близок.

– Теперь я несомненно лучше понимаю, через что он прошел.

– Не сомневаюсь. Кстати, а как дела у юной леди?

– У Хоуп? Она переносит происходящее гораздо лучше меня. Иногда у меня складывается ощущение, что это она взрослый человек, а я – ребенок, пытающийся ей подражать.

Дед откашлялся.

– Я имел в виду… другую юную леди. Как ее зовут? Эбби?

– Эшли?

– Точно.

Меня не удивило, что он захотел направить разговор в эту сторону. Как-то посреди ночи, после того, как я прочел последнюю записку от Анны, я, наконец, свел воедино все то, что дедушка хотел, чтобы я узнал из его опыта нахождения в концентрационном лагере. Я мысленно прокрутил все, что он рассказывал мне во время нашей последней беседы на эту тему. Самые сладкие вещи обычно находятся прямо под рукой. Это и был ключ к разгадке – «самые сладкие». В его дневнике и той истории, которую он поведал в больничной палате Анны, была одна фраза про самые сладкие слова, которые он когда-либо слышал в жизни. Анна написала точно такие же слова в своей последней записке для меня – три простых слова, которые совсем не были простыми. «Я прощаю тебя». Мысль о том, чтобы простить Эшли Мур, казалась мне не только запоздалой, но и абсурдной, и все же я знал, дедушка считал, что именно это я должен сделать.

– Я не знаю, – признался я. – Последний раз, когда я видел ее, она стояла на крыльце своего дома и слушала, как я разношу ее в пух и прах.

– Да, хорошо… все совершают ошибки.

Я не был уверен, кого он имеет в виду – меня или ее.

– Ты, в конце концов, понял, почему я хотел, чтобы ты прочитал про Маутхаузен?

– Да.

– И?

– И я не знаю, смогу ли это сделать. Я не знаю, хочу ли этого.

– Это нелегко, точно. Но, побывав по обе стороны, казалось бы, непростительных поступков, я могу уверить тебя, что единственный способ излечиться – простить.

Уверен, что в тот момент он надеялся, что донес до меня истину или что-то такое же чудесное. Он ошибался. Я продолжал испытывать по отношению к Эшли все ту же враждебность, что и в первый день, когда увидел ее. Вместо того, чтобы спорить по этому вопросу, я как можно скорее выскочил из этого разговора.

– Ладно, хорошо… я подумаю. Но прямо сейчас мне надо еще кое-кому позвонить. Пожалуйста, поговори с родственниками и расскажи, что происходит. Хорошо?

– Конечно. Через несколько дней я приеду со всеми, кто сможет присоединиться.

– Доброе утро, папа, – бодро сказала Хоуп, как только я закончил разговор. Она сидела на запасной кровати у противоположной стены палаты. Перед тем как позвонить дедушке, я проверил – она крепко спала. Я надеялся, что большую часть того, что я говорил, дочь не услышала.

– Доброе утро. Отдохнула?

– Да. Это был прадедушка?

– Ага.

Она откинула одеяло и соскочила с кровати.

– А кто это – Эшли? – с любопытством спросила она, подойдя к кровати Анны и взяв ее за руку.

«Твоя безмозглая учительница».

– Один человек, который сделал очень плохую вещь.

– Какую вещь?

– Не важно, тыковка. Тебе не стоит беспокоиться на этот счет.

Она выпустила руку Анны, подошла и остановилась прямо рядом с моим креслом.

– Она сказала «простите»?

– Да.

– Мамочка говорит, что если кто-то просит прощения, его надо прощать.

Я притянул ее к себе и крепко обнял. Я внимательно посмотрел через ее плечо на бездвижное тело жены.

– Как бы я хотел, чтобы это было так просто. Правда, очень хотел бы.

Мне действительно хотелось, но я знал, что это не так.

– Это просто, – сказала она, не отстраняясь от меня. – Так говорит мама.

На третий день до назначенного числа Хоуп и я около обеда оставили больницу и поехали домой, чтобы привести себя в порядок. Мы также использовали это время для того, чтобы сделать некоторые дела, которые накопились за время моего долгого отсутствия. Например, купить продукты, просмотреть почту и оплатить счета. Но Хоуп настояла на том, чтобы на ночь мы вернулись в палату Анны потому, что «у мамочки осталось всего несколько ночей и ей не следует спать одной».

Кто смог бы возразить на это? Позже, вечером того дня, когда я укладывал Хоуп в больничную кровать, она задала вопрос, который застиг меня врасплох:

– Ты молишься на ночь?

Я быстро спросил себя, не является ли это одним из тех исключительных моментов, когда лучше немного соврать дочери ради того, чтобы показать хороший пример, но тут же отказался от этой мысли. Я решил, что врать о том, что ты молишься Господу, – глупо и не важно, какие разумные доводы стоят за этим. А чистая правда заключалась в том, что я перестал молиться в тот день, когда мы потеряли Фейт, близняшку Хоуп.

– Не совсем, – рискнул я. – А ты? Мне стало грустно, что я не знаю о таких вещах про свою дочь.

– Иногда.

– Ты спрашиваешь потому, что хочешь, чтобы я помолился вместе с тобой? Мы можем, если хочешь.

– Нет. Я просто думала, что если бы ты молился за мамочку, то это помогло бы. Я молюсь за нее каждую ночь с того дня, как случилась авария, но, кажется, это не помогает.

– Ясно. Ну, это самое странное в молитве, по моему мнению. Мы просим то, что нам больше всего хочется, но в итоге у Господа свой план.

– Значит, это не всегда срабатывает?

– Боюсь, что нет, милая.

Она выглядела разочарованной, но спросила:

– И все же ты попробуешь?

– Молиться?

– Ага.

– За маму?

– Да.

Я потрепал ее за волосы и поцеловал в лоб.

– Ты так сильно похожа на нее. Постоянно пытаешься заставить меня делать то, что я в любом случае должен буду делать.

– Так ты будешь?

Другого выхода не было.

– Да, Хоуп. Сегодня вечером я произнесу молитву за маму.

– Спасибо, папа.

Она с улыбкой повернулась на бок и закрыла глаза.

Когда я удостоверился, что Хоуп спит, я поднялся из кресла и подошел к кровати Анны. Даже если жена не слышит меня, мне было лучше, когда я представлял, что она слышит.

– Эй, там. Надеюсь, ты знаешь, что происходит, правда? Доктор Расмуссен назначил день, когда отсоединят твои…

Я сжался от страха при этой мысли.

– Посмотри на меня, я не могу даже произнести это. У меня язык не поворачивается. Ты слышала Хоуп сегодня вечером? Она хочет, чтобы я помолился. Невероятный ребенок. Но я пообещал ей, что сделаю это. Ты не против, если я встану на колени здесь, около тебя?

Я схватил подушку, чтобы подложить под колени, и бросил ее на пол. Будучи уверенным, что дверь за моей спиной закрыта, я опустился вниз и постарался произнести что-нибудь умное.

– Гм… Господи, разреши быть честным. Если Ты Провидец и настолько Всемогущий, как в это верят некоторые люди, то Ты уже знаешь, что я делаю это только потому, что я сказал своей дочери, что сделаю это. И коль скоро мотив в такого рода вещах имеет большое значение, то у меня нет больших надежд. Поэтому позволь мне сказать, что сейчас происходит в моей голове, и после этого я оставлю Тебя в покое.