Эрин Боу - Закон скорпиона

– Брось, я отличаюсь непреодолимой притягательностью. Так все говорят.

– И еще я никогда не сидела на лошади.

– Да, это действительно может вызвать проблемы. – Талис в своей непреодолимо притягательной манере пожал плечами. – Решим. Но поехать тебе надо, Грета. Думай об этом как о… возможности найти себя.

– Зачем меня искать, я и так здесь.

От этих слов и Элиан, и Талис уставились на меня в остолбенении.

В общем, мы ждали.

Сюда ехали три Всадника. Один примет руководство обителью. Два других будут сопровождать меня и Талиса.

– Численное преимущество не помешает, – пояснил Талис. – На всякий случай.

На этих словах Элиан, отпрыск многих поколений стратегов, резко обернулся:

– На случай чего?

– На случай всего. Осмотрительность – для меня главная составляющая отваги.

– Заметно, – съязвил Элиан.

– Что касается тебя, Элиан Палник… – Талис ухмыльнулся, и я обозначила это выражение лица как «хищная ухмылка, ставящая целью вызвать тревогу». – Для тебя у них с собой лошадь и карта.

Это слово могло означать разные вещи.

– Карта – виртуальная? – уточнила я.

Виртуальная карта умела определять место по сигналам навигационных спутников, находить воду и растения из каталога, предоставлять текущую информацию о поселках, городах и прочем.

– Если не виртуальная, – хмыкнул Элиан, – то проще сразу прострелить мне башку.

– О-о, как заманчиво! – Талис поднял бровь на двадцать три градуса. – Грета, дорогая. У кого-нибудь в обители есть ружье?

– Не думаю. – Я повернулась к Элиану. – Ты знаешь, как пользуются лошадью?

Мой вопрос заставил его грубо расхохотаться – это был смех, за которым стояли слезы. Я не очень поняла почему.

Два дня, три.

Днем было восхитительно. Мое тело сидело в своей тесной келье, но информация внутри меня казалась бесконечной. Я могла закрыть глаза и представлять себе библиотеку как лес, в котором колонны книжных полок уходят вдаль, так что взгляд не доходит до их конца. Все, что мне было нужно, тотчас приходило – легко, стремительно, энергично. Кто-то оставил за дверью кувшин с астрами и рудбекией, и я три часа сидела и смотрела на них. Для моих новых глаз простые цветы – да и весь мир – сверкали как невиданные.

Органические воспоминания тоже всплывали, теперь чаще, когда мозг был уже не так серьезно поврежден. Одиннадцать шестнадцатых моей жизни я провела в стенах Обители-4: воспоминания впитались в камни. Органический мозг активировал имплантированный контур, тот в свою очередь заставлял органический мозг мыслить в нужном направлении, и оба они были мной.

Я спала и видела сны.

Я становилась какой-то… двойной. Прислоняясь к стене, я вспоминала, что ночью камни холоднее и что удельная теплоемкость гранита – всего 790 джоулей на килограмм. Это два разных вида памяти, и иметь оба сразу оказывалось порой нелегко. Моя кожа была одновременно и моей кожей, и сетью сенсоров. Иногда мне начинало отчетливо представляться, что она меня не выдержит, что я растворюсь, как сахар в чае. А иногда я просто знала, что кожа – это не вся я, и эта мысль меня совершенно не тревожила.

На третью ночь мне снилось, будто я брожу среди могил. Я шла по пояс в траве и каких-то сплетенных растениях. Они касались моих рук. Небо было таким широким, что если издать звук, он окажется совсем тихим, его унесет. Я подошла к воронке, спустилась на дно и встала на неровной от взрыва земле. После того как я продралась сквозь заросли, на голых руках и ногах остались волдыри. Конечности распухли от волдырей, как распухает от икры брюшко лягушки, мое тело поросло матовыми студенистыми полипами. Я села и стала ждать, когда они проклюнутся.

Не в первый раз мне становится страшно во сне.

Но я резко проснулась, почувствовала, что распухла и…

Меня подбросило на ноги. Я провела пальцами по рукам, по ногам, включая сенсоры на самую большую чувствительность, на которую они были способны.

– Что случилось? – поворачиваясь ко мне, спросил Элиан, лежавший на кровати Зи.

– Наверное, ничего. Просто так. Сон.

Я бессильно уронила руки. Ничего не было, ничего.

Нет, было, и немало. Слишком много всего во мне. Рано или поздно оно меня сломает.

Я почувствовала, как тело вздрогнуло. Нет, не вздрогнуло – затряслось.

Элиан вылез из постели, встал передо мной. В темноте он тихонько погладил меня по волосам.

– Ничего не было.

– Виртуальные личности… – начала я. Другие ВЛ. Фактически верно было бы включить меня в эту группу, но фраза получалась неестественной. – Существует статистическая совокупность аномальных неврологических явлений, происходящих на третий день после загрузки. Когда-то это называли «отслаивание».

– Да, я помню. Аббат велел Талису предупредить тебя о нем.

Келья была тускло освещена звездами, и разглядеть можно было только очертания Элиана. Я включила инфракрасное зрение, чтобы видеть его, но он стал похож на призрака. Пустые глазницы, как у черепа. Он зажмурился и прижал к этим пустотам кулаки. Я отвернулась.

– Так что это за отслаивание – что при нем происходит? – спросил Элиан. – Что произошло с теми виртуальными личностями?

Они умерли. По большей части умерли. Запутались в петле обратной связи, получили недопустимую перегрузку – умерли. Я промолчала.

Руки Элиана легли мне на плечи.

– Грета? Что тебе снилось?

– Вылупление. Я… вылуплялась.

– Вылупляться тебе совершенно точно не грозит.

Да, подумала я. Не грозит. У меня две кожи, но внутри пусто, нечему выходить наружу, поскольку в сердце у меня ничего нет.

Хотя нет. Есть.

– Мне кажется… – медленно проговорила я. – Мне кажется, тебе надо держать меня подальше от Зи.

– Но ты… – Элиан не договорил, не в силах произнести вслух то, что собирался. – Грета, ты разве не помнишь, как ты относишься к Зи?

Я не ответила.

Элиан смотрел на меня в темноте – почти четыре секунды тишины, что, возможно, являлось его личным рекордом. Но понять, конечно, не мог.

– Талис сказал, тебе надо спать, – проговорил он и потянул меня к себе. – Спи. Сейчас поздно, или рано, ну, в общем, самое время.

– Сейчас четыре тридцать семь.

– Вот видишь?

Но в моем сне были икринки, из кожи. Мое тело стояло в темноте, и Элиан держал меня за плечи. У меня застыла кожа.

– Ну давай же. – Я обозначила его тон как уговаривающий: как-то раз он говорил таким тоном с непослушной козой. – Ложись. Я посижу с тобой. Чтобы тебе было спокойно. А ты ложись.

Больше ничего не оставалось на самом деле. Элиан сел в изголовье кровати Зи, положил рядом с собой подушку и похлопал по ней, словно я собачка, которую он зовет на кровать. И как собачка – как машина, как хорошая заложница, – я повиновалась. Положила голову у его колена. Подушка пахла Зи, и запах Элиана я тоже чувствовала. Обоняние – первое чувство, которое развивается у младенца в утробе, и оно сохраняет прочные связи с развивающимся мозгом – в особенности с миндалевидной железой, которая обрабатывает эмоции. Если кратко, активирует память. Когда я лежала, моя лимбическая система боролась за жизнь. Из поврежденного мозга выползали деформированные воспоминания. Садились на меня, как мотыльки. Я была вся ими покрыта.